— Если он и имеет связи, как вы говорите, с ведьмами, то расследованиями случаев колдовства, насколько я знаю, занимаются власти, а не церковь.
— Бургомистр Бюргер, давайте проясним одну вещь, — инквизитор подошел к старику вплотную и посмотрел на него сверху вниз. — Правильно ли я понимаю, вы вступаетесь за этого еретика? Вас тоже следует допросить по подозрению в ереси?
Пожилой градоправитель испуганно попятился и отвел взгляд.
— Нет. Я не вступаюсь за него. Я лишь ищу справедливости.
— Я представляю не справедливость, — жестко проговорил инквизитор. — Я представляю закон. Не тот закон, который представляете вы вместе с судьей Йозефом, а закон Божий. Если у вас хватит смелости перечить, продолжайте, но потом не ищите прощения в церкви!
Судья вновь поднялся со скамьи и примирительно сказал:
— Господа, давайте не будем так накалять обстановку из-за какого-то адвоката! Вы хотите получить Мюллера, мастер Шульц? Мы его вам дадим. Врач напишет некролог, мы подыщем подходящий труп и отошлем родителям Мюллера весть о смерти сына.
— Ублюдки! — не выдержал Мартин. — Паршивые недоноски! Вы поплатитесь! Вы будете гореть в аду за это!
Инквизитор наотмашь ударил Мартина по лицу.
— Замолчи, пес! Это тебе предстоит пройти через круги ада! Подготовьте его в путь, я забираю этого еретика с собой.
Он развернулся и покинул камеру, вместе с семенящими за ним по пятам, будто верные шавки, судьей и врачом.
— Прости меня, Мартин! — вздохнул Бюргер, когда они остались в камере одни. — У меня семья.
* * *
— Рано утром приходили стражники из города, — сообщила Эльза, когда Даймонд проснулся около полудня следующего дня. — Вроде как тебя искали, но как-то не очень охотно, даже внутрь не заглянули. Так, пошныряли вокруг землянки, строили мне глазки, а потом удалились восвояси, хотя наверняка приметили твоего вороного на привязи.
Она бросила на него задумчивый взгляд.
— Сдается мне, опасный ты человек, безымянный странник, раз даже городская стража сторонится тебя, словно проказы, и связываться не хочет.
— О чем они спрашивали? Что рассказывали?
— Да ничего. Спросили, не видела ли я одинокого путника, возможно раненого, на черном коне, в темных одеждах. Я и ответить не успела, как они сами сказали, что, дескать, не видела, конечно, сижу здесь в своей хижине и белого света не знаю! На том и ушли.
Даймонд впервые за долгое время поднялся на ноги и немного прошелся по хижине, ступая дрожащими ногами по земляному полу.
— Наружу можно? Сейчас там никого нет?
— Иди. Хоть нужду справь, калека.
Он с удовольствием вдохнул свежий осенний воздух и предал лицо согревающим солнечным лучам. Его конь, увидев хозяина, радостно поднял уши и направился в сторону Даймонда, пока не натянул привязь и не встал на месте, как вкопанный, хлопая глазами и издавая невнятные звуки. Даймонд подошел к животному и погладил его по бокам, потрепал за гриву. Конь был вычищен от грязи и причесан. Даймонд ощутил несвойственное ему чувство глубокой благодарности к приютившей его вместе с боевым другом женщине.