Но всего семь большевиков на шесть тысяч рабочих — всё-таки маловато, чтобы поднять их в бой за грядущую революцию. Эсеров с меньшевиками здесь было в несколько раз больше. Поэтому Пётр вовсю привлекал в партию людей, охочих до настоящего дела. Благо, монтёрская работа позволяла за смену побывать во всех цехах и поговорить с многими, жаждущими нужного слова. Если бы вдобавок ещё рассказывал о своих встречах с Лениным или хотя бы о том, как выдержал в иркутской камере смертников или централе, — партийная группа тут же увеличилась бы многократно. Да не любил Пётр козырять подобными откровениями, считая их позволительными лишь для хвастливых эсеров, которые неустанно ворошили в гробах своих великомучеников, пострадавших за благо народа.
В гулкий кузнечный цех, насыщенный особым кисловатым запахом обожжённого железа, его привёл обычный сигнал о поломке молота. Пожилой кузнец в кожаном фартуке хмуро тянул самокрутку. Широкая, уже изрядно поседелая борода прикрывала могутную грудь. Густые усы свисали, закрывая рот. Седые длинные волосы на голове были повязаны ремешком. Чёрные глаза с воспалённой окантовкой жёстко следили за тем, как Пётр починял мотор. Потом он внимательно проверил исправность крана, подающего заготовки, и похвалил:
— Молодец. Благодарствую. Новенький, что ль?
— Ага... Вишь, ещё спецовка не обмялась.
— Во-во... Откуда прибыл?
— С запада.
— Ну, все мы оттуда... В Питере, случаем, не бывал?
— Довелось...
— Так-так... Я сам в Новом Адмиралтействе работал, пока шугнули сюда.
— Значит, это вы адмирала Кузьмича ухлопали? — вспомнил Пётр.
— Во-во... — радостно заволновался старик. — Свирепый был, ирод, изгалялся над нами. Вот и прибили в революцию. Значит, ты тоже про это знаешь?..
— Как не знать... Я тогда служил на «Полярной Звезде».
— Во-он оно что... Ну-ну... Ведь я тоже в Кронштадте матросил и после отбоя плавал в Ориенбаум.
— Это как же ухитрялся? Ведь там мили три расстояния!
— Хм, молодому что... Втихую нырнёшь и паш-шёл грести напрямую... Ведь на бережку сужонушка ждала... Ух, зелье-баба!..
Пётр восхищённо уставился на влюблённого сорвиголову. Потом запоздало спросил:
— Как же тебя зовут?
— Тоже Кузьмичом. Только у меня адмиральская одна борода. Ха-ха-ха...
Сам не очень мастак пошутить, Пётр уважал таких умельцев и по пути стал навещать кузнеца. Матросская жизнь и дорогие обоим события первой революции живо сблизили их. Затем Кузьмич, узнав, что Пётр — большевик и отбыл каторгу, доверительно признался:
— Ведь я тоже был под надзором полиции.
— Почему?
— Как этот... Фу ты, запамятовал... Ага, как интеллигент!