— Нет, — сказал я твердо. — Дело не в количестве, а в непрерывности процесса.
— Вот-вот, — пролепетал он, и на лице его отобразилось сильное уныние. — И она о том же. А потом, пожалуйста, Греция. Ты уверен? Насчет Аристотеля? — Он кусал губы. Вертел пальцы. Весь вертелся. Какая-то новая мысль пришла ему в голову и не давала покоя.
— Да что такое, маленький?
— Я боюсь попасть в ад, — прошептал он.
Все-таки хорошо, что я не засмеялся. Он так доверчиво на меня смотрел, по его лицу текли слезы. Он хотел что-то сказать, сбился, опять начал. Он что-то бормотал о кипящих котлах, о грешниках, о Тартаре, который вовсе не Тартар или Тартар, но не такой. Я взял его за руку и осторожно потянул себе на колени.
— Кто тебе наговорил этой хери?
— Да, — всхлипнул он, ерзая и сморкаясь в подол незаправленной рубашки. — Так-то херь, а как попадешь туда, херью не покажется.
И стал я его утешать.
— Вот слушай, — сказал я ласково, на помощь речам пуская руки, — за что же нас в ад?
— Там найдут за что, — сказал он. — Это уже не бейсбол, а бои без правил, в чем-то да замажешься, а не сам, так помогут. — Он подумал. — А кто виноват? — Он злобно посмотрел на меня. — Из-за тебя я стал другим, а я этого не хотел. Зачем мне это было бы нужно?
— Боже правый, — сказал я пораженно, осторожно его ощупывая. — Никогда не думал, что общение со мной может дать такие результаты. Но ты ошибаешься, стать другим нельзя.
— А всего этого могло бы и не быть, — сказал он удивленно; видимо, до него наконец дошло. — Если бы я тогда не поперся в стекляшку, если бы ушел с Лизкой, а не с вами, если бы не захотел знакомиться с троцкистами, а потом не захотел в этом участвовать, если бы Крис была поспокойнее, если бы ты не сбивал меня все время с толку…
— Если бы ты родился толстым, робким, нелюбознательным, в бедной семье, с плохим зрением…. — Я моргнул и вдруг представил, как бы это могло быть. Толстый робкий мальчик в круглых очках, в нелепом пальто попадается мне в коридорах университета, возможно, смотрит вслед. Мне-то какое дело, я полон пива и планов, на мне модные тряпки, у меня шикарные любовники. Иногда, впрочем, я с ним разговариваю о книжках. Потом, в кафе или на улице, он знакомится с троцкистами, знакомит с троцкистами меня… ну и так далее, все равно в общем итоге я в дерьме с головы до ног, и все на свой лад счастливы.
— Какой вздор, — говорил я, притрагиваясь, прикасаясь. — Ты что, с Крис поссорился?
— Крис пошла к вам, дура, — сказал он. — Чего-то еще ждет от тебя. А ты, как мои папики, ни во что не веришь, если тебя не касается. Как же, самый умный, все дела. Архитектор судеб.