— К-конечно.
— Что ж… хорошо, если так… но возьми, — из кармана гостя появился камешек на веревке. — Носи у тела. Если нагреется, вас отравили…
— Что? Ганна никогда… Ганна…
Гость ответил печальной улыбкой, мол, хотел бы он разделять уверенность пана Белялинского, однако же сомнения не оставляют.
— Амулет одноразовый, но зато способен нейтрализовать почти любой яд. Или проклятье средней силы… да… — гость поднялся. — А теперь вынужден откланяться.
Он ушел.
И дверь не скрипела.
Он ушел, будто его и не было, осталась лишь тягучая боль в груди, холодный камень и растерянность. Ганна желала его смерти?
Нет, конечно, нет…
Вечером того же дня Себастьян, сердечно поприветствовав квартирную хозяйку, которая появлению его откровенно удивилась — неужто и вправду живым увидать не чаяла? — поднялся к себе. Он отворил окна и с наслаждением вдохнул сырой промозглый воздух.
Было хорошо.
Свободно.
Вот ведь… а там, на той стороне, он и не замечал, как давило… что давило? Все ведь было таким, почитай, как здесь. Город как город. Улочки там. Магазины. Ресторации. Гостиница, опять же вполне приличного свойства. Люди… и все одно, иначе.
Будто небо ниже.
Воздух плотней. И за каждый вдох воевать пришлось…
— Нагулялись? — раздался тихий голос.
Этак с них и вправду нервическое расстройство получишь. И главное, моментец подобрал душевный… подобрал и испоганил.
Себастьян окно закрыл.
— Извести желаете? — осведомился он найлюбезнейшим тоном. — Так есть способы попроще…
— Отчего ж извести? — тайник весьма удобно расположился в кресле. В любимом, между прочим, Себастьяновом кресле. Сидит себе, книжицу листает пальчиком, и вид при том имеет задуменный, мечтательный даже. — Зачем извести? Вы нам, княже, дороги безмерно…
— Как таракану тапки, — пробормотал Себастьян.
— Не сердитесь, — тайник книжицу закрыл. — Я понимаю ваше возмущение, оно оправдано, но и вы поймите… лучше уж я к вам, чем вы к нам…
В этом была толика истины.
— Отчет писать заставите?
— Хотелось бы… да, хотелось… — Лев Севастьяныч зажмурился. — Отчет вышестоящему начальству многие грехи с души подчиненной снимает…
— Это вы сейчас о чем?
— О том, что вашим прошлым все наше управление, уж простите, зачитывалось. Очень познавательно… а уж некоторые особо героические моменты…
— Медаль вручите.
— Всенепременно, — пообещал Лев Севастьяныч. — У вас, однако, талант, князь… талант…
— Я за себя рад.
Лев Севастьяныч махнул рукой.
— Вы не стесняйтесь. Переодеться хотели с дороги? Ванну принять?
— А вы мне спинку потрете?
— Если родина попросит…
Себастьян дернул плечом, очень надеясь, что родина все же об этаком просить не станет. И вообще, какое дело ей, родине, до Себастьяновой спины, если разобраться? А помыться хотелось. И чем дальше, тем больше. Вдруг показалось, что он весь, от макушки до пят и от пят до макушки покрыт не то пылью, не то грязью, но чем-то тяжелым, плотным. И если это нечто не отскоблить, оно присохнет к коже намертво.