Той ночью я не спала – мне было страшно, я боялась, что теряю рассудок. Я говорила себе, что это галлюцинации, хотя в глубине души знала – все, что я видела и чувствовала, было реально. Ко мне явился больничный психиатр, беспокоящийся о том, как я справляюсь с тем, что теперь мое лицо изуродовано, но я ничего ему не сказала. Если бы он тогда узнал, что я могу узнавать секреты других людей, просто дотронувшись до их одежды, я бы сейчас не летела в самолете, а слушала бы бред буйнопомешанных.
Брайан достает книгу и с хрустом перегибает ее корешок. Лично я считаю, что хороший человек с книгами так не поступает. На мой взгляд, это из той же оперы, что и жестокое обращение с котятами или прилюдное ковыряние в носу. И все же я не могу не испытывать к нему сочувствия. Если бы я еще раз коснулась его футболки, возможно, смогла бы мысленно шепнуть ему слова утешения. Что-то говорит мне, что его мать не могла себя контролировать. Я уверена, что при жизни предыдущих поколений многие душевные заболевания так и оставались незамеченными; в наши дни его мать смогла бы получить соответствующее лечение. Как моя мама.
От мысли о маме у меня начинает раскалываться голова. Я поворачиваюсь к Брайану плечом и с треском задергиваю шторку на окне. Его жизнь меня не касается, к тому же, что бы я ему мысленно ни сказала, это уже не сможет ничего изменить. Эта боль будет преследовать его до конца дней, потому что такая боль остается с тобой навсегда; она сочится из твоих пор, проникает в волокна твоей одежды, и ничто не может вытравить из них отпечаток твоей души.
Мертвеца пулей не остановить
Ношение темных очков после наступления темноты небезопасно, даже когда с твоим зрением все в порядке. Конечно, так никто не сможет увидеть мой обезображенный глаз, но если из-за затемненных стекол я стану натыкаться на стены и спотыкаться о малышей одного-двух лет, это все равно наверняка будет привлекать ко мне внимание. Но, к счастью, паромный терминал в Боде ярко освещен. Да и в противном случае мне бы тоже не пришлось беспокоиться – если не считать женщины в киоске на противоположной стороне зала, я тут совершенно одна.
Я отвинчиваю крышку бутылки с кока-колой, и звук выходящего из напитка газа кажется мне неестественно громким. Есть что-то наводящее жуть в местах, обычно многолюдных, когда они пустеют и в них не остается ни души – например, в школе ночью со всеми этими рядами пустых парт или на ярмарочной площади, когда там больше не играет музыка и не горят яркие огни.
Когда мы прилетали сюда раньше, мама всегда брала в аэропорту напрокат машину и заезжала прямо на паром, который перевозил автомобили. Что ж, раз теперь я передвигаюсь не на машине, а пешком, то смогу поехать не на этом пароме, а на скоростном. И слава богу – к моменту прибытия я уже буду совершенно измотана.