Когда солнце спряталось за горизонтом, мы остановились на ночлег. Разожгли костер и приготовили ужин. Некоторое время мы ели в молчании, но ее нарушил Натан:
— Лея, как именно тебя похитили? Или возможно, ты знаешь что-то о самих похитителях?
Девушка покачала головой:
— Нет. Не знаю. Они при мне почти не разговаривали. А похитили прямо из спальни.
— Давай по порядку, — перебил Тамиэль. — Когда?
— Ты и Натан уехали в столицу к родителям. А мы с Дани остались дома. В ту же ночь. Я легла спать. А проснулась от того, что кто-то вытащил меня из кровати. Я так испугалась….
— А, дальше?
— Меня связали и заткнули рот. А потом вынесли через тайный ход, скрытый за лиловой портьерой. А я ведь даже не знала о его существовании! Этот ход вел куда-то за пределы нашего поместья. Но было темно, и я почти нечего не увидела. Там нас ждала карета. Мы ехали несколько часов. Но похитители все это время молчали. А потом мы вышли из кареты. Они мне даже развязали. И разрешили уединиться ненадолго. А дальше… я не придумала нечего умнее, чем сбежать. Они погнались за мной. Когда я увидела раскрывающийся портал, то поняла, что остановиться, просто не успею. Вот и вся история похищения. Уверена вы и то больше знали.
— Мы не знали про тайный ход. И это очень важная зацепка. Значит, предателя надо искать среди приближенных, отмеченных особым доверием отца. Мы это и предполагали, но одно дело подозревать, и совсем другое — знать наверняка.
— И что же удалось разузнать вам? — поинтересовался я.
— Мы получили Ментальное послание от Дани. Он утверждал, что Элейны нет в ее комнате, и он ее не чувствует. Я постарался его успокоить. Сказал, что время ранее и Лея вполне могла проснуться на рассвете и пойти в библиотеку или сад, и там заснуть. Такое ведь уже бывало. А через пару часов Данирис еще раз связался со мной. Слуги обшарили весь дом и окрестности, но принцессу не нашли. И тут стало ясно, что это не недоразумение, а похищение. И оставленная на столе записка, якобы от Леи, о том, что она убегает из дома, чтобы быть вместе с любимым нас не обманула.
— Почему? — удивился я.
— Ты ее почерк когда-нибудь видел?
— Эм… нет.
— Он у нее… специфический. Кроме учителя грамматики разобрать его не может никто. Даже у нее самой не всегда получается. На все письма-вежливости за нее отвечала компаньонка матушки. Так вот, та записка была написана каллиграфическим почерком, да еще и таким языком, каким наша сестра и изъяснятся-то, не умеет.
— Угу, — кивнул Натан. — "Отец, матушка молю Вас снисхождении. Душа моя рвется к мужчине, коего вы не одобрите. И посему сообщаю, что вынуждена бежать с ним…" И в таком стили три листа.