Барри оказался передо мной внезапно, размахивая пухлым свертком. С нескрываемой досадой я развернул его, вытащив наружу из хрустящей бумаги безразмерный свитер и что-то, напоминающее кальсоны.
– Господи, неужели у человека может быть такой размер одежды? – ужаснулся я, натянув шерстяную кофту поверх рубашки.
Рукава свитера печально свисали вниз, зато его подол едва доставал до середины моего живота, безвольно болтаясь, словно балахон. В одеяния Барри можно было втиснуть, по меньшей мере, троих, а то и четверых тощих детективов. От кальсон я сразу же отказался, решив про себя, что уж лучше лишусь обмороженных ног.
Когда я все же кое-как обуздал растянутую одежду и смог втиснуться в ней в свой любимый плащ, на часах уже близился полдень. Громила-моряк и толстый полицейский топтались неподалеку от меня, подворовывая сладости из большой конфетницы, стоящей у выхода.
– Нам пора отправляться на кладбище, – мрачно произнес я. – Не хотелось портить вам аппетит за завтраком, но…
Я выудил из кармана смятый листок и протянул его сначала Хересу, а затем – и Барри. Капитан сразу понял, что к чему, а потому заметно поник. Инспектор же интуитивно догадывался о чем-то, но явно недопонимал всего происходящего, благоразумно помалкивая и теряясь в смутных предположениях.
Еще рано утром дряхлец поведал мне, что вдова не станет затягивать с погребением, предпочитая поскорее похоронить мужа-самоубийцу. Я не слишком волновался о последней воле покойного, но что-то внутри заставляло меня отправиться в это бездыханное, мертвое место. Мне даже чудилось, что меня уже там давно ждут.
Мои спутники молчаливо следовали по пятам, столь же беззвучно уселись в потрепанную машину и следовали в ней, пока я выворачивал с улочки, одновременно борясь с постоянно выползающими из-под рукавов плаща шерстяными манжетами огромного свитера.
До островного кладбища было не так уж далеко, но нам пришлось сделать непредвиденную остановку на полпути. Там, где мощеная дорога обрывалась, перетекая в грунтовую насыпь, я заметил что-то на пути. Я припарковался у обочины и вышел из автомобиля. Повсюду на шоссе валялись мертвые птицы. Я бы мог насчитать сотню окоченевших пернатых, а может даже и больше, если бы задался такой целью. Птицы лежали на дороге в одной и той же позе, как будто разом свалились с неба.
– Господь мой…
Я услыхал за своей спиной хриплый голос Хереса, а через секунду возник и он сам, брезгливо перекрестившись. Толстяк тоже вывалился из машины на улицу и теперь бесполезно топтался неподалеку, испуганно косясь на обледенелых пернатых. Их черные крылья ярко контрастировали с белоснежным снегом, застилавшим дорожное полотно.