– Я не понимаю, Том… Ведь это прямые доказательства…
– Убийства, – закончил я вместо него. – Экспертиза показала, что такое повреждение нельзя получить естественным путем. Кто-то аккуратно вырезал, а затем удалил из головы ребенка часть кости.
– Это просто кошмарно, – громко сглотнув слюну, выдохнул Барри.
– Она умерла на рассвете. Предположительное время смерти – между четырьмя часами утра и половиной пятого. Проклятье, Барри…
– Что случилось? Том? Том, ты слышишь?!
Полицейский взволнованно уставился на меня, широко распахнув глаза и нервно сжимая свои толстые пальцы. Только сейчас я обратил внимание на дату смерти дочери Хереса. Меня целиком захлестнуло смутное, неясное волнение, поэтому я не сразу расслышал причитаний усатого инспектора, которые становились все громче.
– Она умерла в день моего рождения. Видишь?
Я сунул ему под нос один из ветхих листов, после чего прикрыл глаза и помассировал ноющие виски. Голова грозила вот-вот лопнуть надвое от усиливающейся мигрени, и мне стоило невероятных усилий просто оставаться в сознании.
– О, Том… Ты думаешь, что…
– Я ни о чем не думаю, Барри, – громко ответил я. – Я хочу выкопать останки. Я должен их увидеть. Ты поможешь мне?
– Что ты… Том…
– Да или нет, жирдяй? – голова пульсировала острой болью, и каждое слово давалось мне с трудом. – Предсмертная записка этого душевнобольного… я думаю, он хотел именно этого.
– Послушай, Том…
Но я не стал тратить на него время. Я схватил фонарик со стола, пересек пыльный архив и выпрыгнул через разбитое окно наружу, где мое лицо тут же облепили мокрые хлопья снега. Мне показалось, что ледяные порывы ветра охладили пульсирующую боль в глубине моей головы, и теперь я чувствовал себя немного лучше.
Пока я старался отдышаться и прийти в себя после внезапно возникнувших спазмов, Барри выбрался из здания и теперь осторожно подбирался сзади. Свежий снег под его тяжелыми подошвами громко похрустывал, оповещая о каждом движении инспектора. Внезапно он остановился, а затем до моего уха донесся его тихий голос:
– Я так устал, Том… Устал от нашей вражды, устал от одиночества…
– Да ты и недели не пробыл один, толстяк, – с презрением выпалил я, не оборачиваясь.
– Хватит, Том. Пожалуйста… Я больше не хочу с тобой спорить. У меня просто больше нет сил, – он умолк на мгновение и мне показалось, что я услышал сдавленные всхлипы. – Давай сделаем то, что ты хочешь. Если это принесет тебе облегчение…
Я порывался было снова вступить с ним в словесную перепалку, но затем осознал, что у меня самого уже не осталось на это сил. Только сейчас я ощущал, насколько сильно я вымотался за последние дни. Эта усталость давила на мои плечи, сжимала грудную клетку и плавно сдавливала горло, отчего меня не покидало удушливое чувство, будто мне не хватает кислорода. Поэтому я просто молча кивнул Барри.