– Наши взгляды и мысли здесь сильно расходятся, – заключил капитан «Тихой Марии», решив не продолжать этот диалог.
Я шагнул вперед и сразу же увяз в грязной жиже. Остатки асфальта и тротуарной плитки давно погрузились в землю, и тропинка, ведущая к дверям больницы, утопала в дождевой воде. Теперь и второй мой носок вымок до нитки, и при каждом шаге внутри ботинок что-то тихо чавкало.
Я постучал в большую деревянную дверь. Над ней едва заметно раскачивался подвесной светильник, который каким-то чудом оставался сухим. С правой стороны светилось большое прямоугольное окно, а за его стеклянной плоскостью темнело несколько человеческих силуэтов.
– Добрый день. Вы пришли кого-то проведать?
В дверном проеме обозначилась худая фигура женщины в светлой шерстяной накидке. Из-за ее спины наружу сразу же вырвался удушающий запах лекарств и таблеток вперемешку с приглушенным людским бормотанием. Я подтолкнул старика плечом вперед и позволил ему самолично разбираться с медсестрой.
– Да, мы бы хотели навестить Рэя. Мы его давние друзья, специально для этого прибыли на остров. Это Том Колд, – он махнул своей широкой ладонью в мою сторону. – А меня зовут Захария Мегрисс.
Я с трудом смог сдержать смешок, который невольно подкатился к горлу. Однако уже через долю мгновения библейское имя капитана напрочь вылетело из моей головы, и на ум приходило лишь что-то, отдаленно напоминающее «Херес».
Женщина молча кивнула и отступила в сторону, давая нам войти внутрь. Под сводами лечебницы для душевнобольных воздух стал еще более тяжелым и спертым. Я с едва сдерживаемым отвращением набирал его в легкие, стараясь не различать в витающих под потолком ароматах отдельных ноток.
– Господи, здесь воняет, как в лошадином стойле, в которое вылили ведро валерианы, – брезгливо поморщился я.
– А ты чего ждал? Вот потому я и не люблю больницы, – тихо проговорил капитан в ответ.
Медсестра притворила за нами дверь, а затем приблизилась со словами:
– Следуйте за мной.
Мы миновали большой освещенный холл, где покоилось несколько продавленных темных диванов. Здесь было почти пусто – только в кресле в углу сидел какой-то мужчина, сгорбившись над потрепанной книгой и тихо читая ее вслух. Коридор лечебницы оказался узким, и его определенно несколько десятков лет не касалась рука маляра: стены зияли отслоившейся штукатуркой, вдоль потолка тянулись бесконечные желтые разводы. Здесь сильно пахло плесенью и старостью, будто мы очутились в гроте или подземелье.
По обе стороны то и дело возникали такие же облущенные светлые двери, из-за которых слышалось то чье-то назойливое пение, то тихий плач, то неразборчивый шепот. Лицо седого моряка мрачнело все больше, и несложно было догадаться, что он мечтал отсюда как можно скорее выбраться. Мне здесь тоже стало слегка не по себе: гнетущая атмосфера и следы запустения давили со всех сторон, хотя я и привык к подобному убранству.