— Прикончил я табак. А так охота куревом побаловаться.
Даубарас предложил свой кисет:
— Набивай.
Незнакомец туго набил трубку, раскурил ее у горна, а потом присел на камень, поближе к крестьянам, явно намереваясь вступить с ними в разговор.
— Издалека ли путь держишь? — спросил Даубарас.
Тот не скоро ответил:
— Издалека ли?.. И не поймешь… Вроде бы издалека, вроде бы с ближней стороны. Вчера было близко, сегодня — далеко.
Деревенских заинтересовал такой загадочный ответ. Все с еще большим любопытством поглядели на проезжего.
— Так, может, слыхал насчет царской грамоты? — продолжал расспросы Даубарас. — У нас в костеле еще не оглашали. А в других местах, говорят, уже прочли.
— Слыхал, — кратко ответил тот.
— Так что? Панщине больше не бывать? Заживем на своей землице?
Незнакомец посасывал трубку, и его безразличный взгляд блуждал вдалеке. Наконец, встрепенувшись и словно что-то вспомнив, он обвел глазами собравшихся и заговорил высоким, хрипловатым голосом, горячась и на кого-то досадуя:
— На своей землице, говоришь? А кто вам даст эту землицу? Пан? А зачем пан вам землю уступит? А не лучше ли пану вас пороть да вашим трудом закрома набивать?
— Паяу, понятное дело, лучше, — признал Даубарас. — Но царю, видишь, жалко стало и простых людей — царь землю даст.
— Царь, говоришь? Царь, может, и дал бы. Земли ему жалко, что ли? Да ведь он далеко, в Петербурге, не все примечает и слышит, что тут творится. Царь, может, и хорошую грамоту написал, может, и предоставил землю и волю, только губернаторы и генералы с епископами стакнулись, запрятали подлинную грамоту, а народу другую зачитали. Такую, какая им по душе. Чтобы вам еще два года на барщину вышагивать и свою землю выкупать, а панам вас судить и пороть. Вот вам какую грамоту читали в костелах и на рынках! Хитро там все подстроено. Не вашим мужицким головам это раскумекать. А кто не соображает, тот и радуется, будто найденной подковке.
Крестьяне едва верили своим ушам. Норейка еще пытался возражать, но незнакомца нельзя было переспорить. Говорил он пространно и о самых разных делах. Из его шумных речей становилось ясно: побывал он и в Петербурге, и в других городах, видел всяких важных панов и генералов, знает, где министры живут и в каких каретах разъезжают.
— Может, и самого царя видал? — насмешливо поддел его Даубарас.
— А как же! — откликнулся тот. — В царской столице. Он тогда парад войск принимал. Сам верхом, а кругом князья да генералы. Щеки надутые, весь волосами оброс, только подбородок бритый, а глаза навыкате, как клецки.