— Вы видели Шарипова? — спросила Александра Григорьевна.
С появлением Чубарова она немного успокоилась. Теперь около нее был хоть и раненый, но свой человек.
— Шарипова я видел в самую последнюю минуту… Вернулся, гляжу, на том месте, где стрелял Лысенко, одна винтовка лежит, а Лысенки нету…
Александра Григорьевна все поняла и не могла заставить себя расспрашивать дальше.
Однако Чубаров говорил с жесткой простотой:
— Не видно Лысенки и Фаргошина тоже… А политруку нашему сначала плечо осколком разбило…
— Ранило? — Шура наклонила к нему лицо и вцепилась руками в его плечо. — Ранило?… Ну, говори же, говори!
— Ранило его прежде, а потом… второй раз… — ответил Чубаров и осторожно снял со своего плеча тяжелые руки Шуры.
— Сейчас почему так тихо, Чубаров? Почему там не стреляют? — касаясь концами пальцев его мокрой горячей щеки, спрашивала Александра Григорьевна. — Может, там уже никого нет?
— Отбили, вот и тихо. Нет, наши оттуда уже не уйдут! Это я наверняка знаю.
Оля вздрогнула и открыла глаза. Потирая кулачком переносицу, снова зажмурилась и уронила голову на узел, вяло попросила:
— Мама! Мамочка! Дай мне водички попить…
Очнувшись, Клавдия Федоровна почувствовала у себя на ногах что-то живое и теплое. Положив голову к матери на колени, совсем измученный мальчик спал тяжелым, тревожным сном. Клавдия Федоровна посмотрела на Славу, хотела было пошевелиться, изменить положение, дать отдохнуть своему онемевшему телу, но ей не хотелось тревожить ребенка, и она не переменила своего неудобного положения, ощущая острую боль в голове и во всем поющем теле, которую причиняла ей стучавшая по неровной дороге бричка. За высокой стеной темно-зеленого леса что-то ухало, грохотало и, казалось, шумно покачивало верхушки деревьев. Сознание пришло внезапно, и Клавдия Федоровна сообразила, что куда-то едет. Она вспомнила треск разрывающихся снарядов, падающие и лопающиеся в небе звезды, потом крик Оли и Славы… "А где же Оля?" — как молнией ударило ей в голову. Осмотрела торопливо бричку, спящего ребенка, запыленную спину бойца в зеленой пограничной фуражке, который вел лошадь под уздцы, и все поняла.
— Подождите, товарищ, стойте, — тихо проговорила она со стоном в голосе.
Боец оглянулся и, добродушно улыбаясь, придержал мерно шагающую лошадь и понимающе сказал:
— Может быть, вам что-нибудь нужно? Я сейчас… — Он остановил лошадь.
— Да куда же вы, Кабанов? — спросила Клавдия Федоровна, не понимая его хлопотливых движений.
— Моя фамилия не Кабанов, а Тимошин. Егор Тимошин из комендатуры, поправил ее пограничник, косясь на округленный живот Клавдии Федоровны. Я всю дорогу за вас боялся. Потихоньку уж теперь еду. Спервоначалу шибко пришлось гнать. Долго в балке простояли, снаряды рвались, да и мальчик сильно плакал, а вас как лихорадка трясла. Вон оно что кругом творится! Мне комендант приказал доставить вас в полной сохранности.