— Эх, Иван, Иван! Если бы Юзеф Михальский имел образованный ум и умел блюсти свой язык, разве он жил бы в Гусарском? Он бы тогда на почетном месте в сейме сидел! Государственные дела вершил! Пришел бы к нему Иван Магницкий, он не только отпустил бы лесу, но и новую хату выстроил бы ему! На, Иван, живи, и заставь своих мальчишек молиться за Юзефа господу богу… Вот что могло быть из Михальского! А сейчас, пока он горилку льет в горло, нет Юзефа, ничего он не помнит, не знает и мелет, как пустая мельница. Просто свинья — и все!
— Значит, ты не помнишь, как собирался комиссаров вешать в Августовских лесах и огнем палить?
— Езус-Мария! Чтоб такое мог сказать мой поганый язык? Так его надо заставить лизнуть сковородку, когда на ней шипит сало…
— Это как раз слетело с твоего языка.
— Если так болтал мой язык, там не было моей головы, а была другая, хмельная башка… — Исподлобья посмотрев на хмурого Ивана, Юзеф постучал своим костлявым кулаком по сморщенному лбу и, отведя глаза в сторону, продолжал: — Не такой Юзеф дурак, чтобы говорить это всерьез!
— А Сукальский тоже не всерьез говорил? — спросил Иван.
— Глупая шутка пьяного человека. Как можно такой брехне верить! Пойдем в хату и посмотрим — спит, наверное, этот пьянчужка. Кстати, и выпьем по чарке, чтобы он пропал, этот сегодняшний день!
— Спасибо за угощение. Мне давно пора отсюда уходить. Не забудь про лес.
Иван, круто повернувшись, быстро пошел к воротам.
После того как затихли в переулке шаги Магницкого, из кустов вышел Владислав.
— Ну что, батько, проводил гостя? — разламывая пополам крупное яблоко, спросил Владислав.
— Где пан Сукальский? — в свою очередь спросил Михальский.
— Уже далеко.
— Ушел?
— Да. А чего он должен здесь дожидаться?…
— Его еще кто-нибудь видел?
— Он переоделся в мой костюм. Мы почти одинакового роста.
— Черт с ним, с костюмом! Он что-нибудь сказал тебе?
— Он мне сказал, что ты много лишнего выпил и столько же наделал глупостей.
Михальский вырвал из рук сына половину яблока, забыв про испорченные зубы, яростно запустил их в твердую кожуру и, вскрикнув от боли, швырнул недозрелое яблоко в кусты. Держась за щеку и проклиная все на свете, взвывая и охая, он продолжал расспрашивать, что еще говорил пан Сукальский.
— Значит, он сказал, что Магницкий не донесет?
— Побоится.
— А вдруг не побоится? Пойдет и заявит или тайно напишет бумагу… Тогда что?
— Насчет бумаги он ничего не говорил.
— А ты как думаешь — может он написать такую бумагу?
— Я думаю, что может, — после длительного раздумья ответил Владислав.
— Этот упрямый лесной медведь все может сделать. Он может заколотить меня в гроб, — подавленно проговорил Михальский. — Ты не должен спускать с него глаз. Может быть, ты встретишься с ним и поговоришь? Предложи ему червонцев пять, а если не согласится, пообещай пеструю телку.