В Августовских лесах (Федоров) - страница 6

— Он меня учил песни петь, — смущаясь все больше и больше, отвернув голову в сторону, ответила Галина.

— Еще чему тебя учил лейтенант Кость?

Девушка опускала голову ниже и ниже, к упавшим на колени цветам.

— Правду говори, — жестко приказал отец.

— Не ругай, тату! Я выйду за него замуж! Ни за кого больше не хочу! Понимаешь, не хочу! — выкрикнула Галинка.

От этих слов Олесь отшатнулся. Будто и не он собирался стегать Галинку, а его самого хлестнули по телу.

— Значит, все кончено?

Олесь уже не прятал рук за спину и дрожащими пальцами крутил ремень.

— Убей меня гром! Мы только поцеловались с ним. Я люблю его, вот и все!.. И я стану его женой!

Галинка обхватила колени руками и, уронив на них голову, затряслась всем телом.

— Ты, ты… католичка… пойдешь за русского? Он же безбожник! Ох, матка бозка, что творится с моими детьми!

Олесь хотел еще что-то прибавить, но вернувшаяся из костела со старшей дочерью Ганной супруга оттолкнула его.

— Это что за содом такой? Что тут такое творится? — спросила Стася, посматривая то на растерявшегося мужа, то на съежившуюся посреди пола Галинку.

Олесь, нелепо потрясая супонью, все рассказал супруге.

Стася, выслушав мужа, вырвала из его рук супонь и хлестнула девушку по оголенной шее.

Галинка, взвизгнув, подняла голову, схватив ремень, потянула его к себе, а затем резко дернула. Стася, не удержавшись, повалилась на пол и с истошным криком начала рвать на себе волосы.

Ганна бросилась за лекарством. Наливая из пузырька валериановые капли, она с любопытством смотрела на притихшую сестричку.

— Сдается мне, Осип Петрович, что у Седлецких кто-то голосит, бросив подметать пол, сказала мужу Франчишка Игнатьевна Августинович, соседка Седлецких. Это была сухонькая, рано состарившаяся женщина с узким худощавым лицом и остреньким птичьим носом.

— У них всегда голосят, — равнодушно ответил Осип Петрович, привязывая к удочке леску. — Если Галка песни не спивает, так Стаська бранится.

Осип Петрович сидел на кровати. Около него на потрепанном пестром рядне лежали сделанные из коры поплавки и свинцовые грузила. Склонив сильно поседевшую голову, он стал рассматривать завязанный на леске узелок.

— Нет, там кто-то голосит. Пусть я провалюсь на этом месте, там кто-то голосит, — повторила Франчишка Игнатьевна и, бросив веник, неслышно ступая по кирпичному полу босыми сморщенными ногами, подошла к окну. Любопытство было ее извечным пороком, как это справедливо считал Осип Петрович. — Пусть у меня ноги отсохнут, а там все-таки добре голосят, вновь подтвердила Франчишка Игнатьевна.