! — цепенеет. Ничего о ней не знает, разве только, что милое существо и сладко пахнут потные волосенки и все громче стучит растущее, не вмещающее в себя новых впечатлений сердечко, а это ведь не только она, это и я сам, каким никогда не был и не буду.
— Нарисуй мне свет, папа!
Не побрившись с дороги, глупо улыбается, и эта размягченность, когда хватает он Нерюкаса в объятия, странна и Елене, и ему самому. Не хотел, долго не хотел ее, хотя врачи и советовали Елене не тянуть больше — тяжелее будет рожать.
Девочка издала свой первый крик, когда они уже не были молоды. Появился новый требовательный житель планеты по неосторожности одного из них, но теперь ни он, ни жена не представляли себе жизнь без него.
— Нарисуй мне свет, папа. Свет! — Острые ноготки поцарапывают небритый подбородок отца, и блаженства Статкуса не поймет лишь тот, кому никогда не доводилось ощущать такое.
— Свет?
Пока будешь соображать, как, она потребует невероятных вещей, и, повздыхав, что придется возиться с ерундой, от которой давно и навсегда отказался, Статкус лезет в подвал, роется в старом ящике, извлекает на божий свет засохшие краски и кисточки. Сочной охрой ляпает огненное пятно.
— Не солнце, папочка. Солнце я сама умею. Свет!
Но как, скажите, нарисовать свет без лучей? Или дождь без тучи, без струек, без прыгающих пузырей?
А она снова:
— Нарисуй, папа, как нам с тобой хорошо. Очень тебя прошу!
— Хорошо, очень хорошо. Только, к сожалению, нет таких красок, которые изобразили бы, как нам с тобой хорошо.
Тем более не расскажут краски, воскрешенные для одного мазка детским капризом, что сегодняшнее блаженство горько. Получив в подарок ни с чем не сравнимую радость, лучше чувствуешь размеры утраты. Я многое утратил. И Елена тоже… Из остатков сложили мы мост над волнами и дрожим теперь, как бы полнота жизни не раскачала его. Рядом с тобой, малышка, должен быть кристально чистый человек, а я таким быть уже не могу. И не требуй от меня этого. Твоя мать не требует.
— Ты все можешь, папа. Нарисуй без красок!
Он берет ее пальчики, неспокойное, шебуршащее нечто, пахнущее мелом, ржавыми гвоздями и липовым цветом, и водит ими по столу.
— Перестань валять дурака, Йонас, — заглядывает из кухни Елена, их игра ей нравится и не нравится. — Морочишь ребенку голову — вот и вся польза от отца. Снова исчезнешь, а она будет сидеть над чистыми листами. Выйдет из дому — не сумеет улицу перебежать!
Не сумеет перебежать улицу? Сжимается сердце, словно предсказываемые звездами беды уже подкрались и навалились.
— Что означает красный свет светофора? Знаешь? А зеленый? — его громкий голос, привыкший командовать и наставлять, легко справляется с призраками опасности.