Действительно, гости направлялись к ним. Изрядно присыпанные метелью, они — их было трое — вынырнули из мрака неосвещенной нижней площадки. Молодая женщина в дубленочке нежно-сиреневого цвета, продолговатый субъект с лицом бледным и вялым и еще один, укутанный по самые глаза, прихлопнутый сверху барашковым картузом. Из тугой спирали колючего шарфа высовывался его мокрый розовый нос.
Женщина в дубленке, подойдя к Виталику, ткнула ему в шею узким пальцем, обтянутым кожей перчатки.
— Посмотрите, какое очаровательное животное! — провозгласила она.
Продолговатый, нежно глядя ей в затылок, растянул губы бескровные в чахлой улыбке.
— Ты чье, животное? — капризно вопросила женщина. Голос у нее был резкий и визгливый даже, но эта особенность как-то совершенно не портила всего облика, наоборот — это была игра, талантливая игра. И все прихотливое соблюденные штришки — надежная дороговизна одежды, интонации уличной торговки и болезненная изломанность жеста — все эти красочки в совокупности с лицом, миловидным, но дерзким, рождали некоторую прелесть. Глаза у нее были карие.
— Дома ли Хозяин? — поинтересовался продолговатый, вежливо и тускло.
— Его нет, он у Венского. Сегодня вряд ли вернется, — ответил Виталик. Узкий палец по-прежнему упирался ему в кадык. — Проходите, дома Уна. Выпейте чаю.
— Да оно разговаривает! — закричала женщина таю, что по подъезду прокатилось эхо. — Какое оригинальное животное!
— Не надо так, Настенька, — совершенно без интонаций произнес продолговатый и взял женщину за локоть.
Она расхохоталась.
— Я очень хочу писать, а эти двое уронили меня в сугроб нарочно. Я им обязательно отомщу! — сказала она, приблизив свое лицо к лицу Виталика.
Виталик хорошо разглядел прозрачные веснушки на ее носу и верхние передние зубы, покрытые почему-то зеленоватым налетом. От нее тянуло перегаром, слабеньким, правда.
Тем временем закутанный издал несколько кудахтающих звуков, обозначавших смех, и бочком протиснулся мимо. Затем он юркнул за дверь Квартиры.
— Ну вот, Настенька, теперь Середа займет сортир первым, — сказал продолговатый.
Настенька расширила глаза, как-то кругло распахнула рот и неожиданно басом заорала:
— Я так и знала, Рогожин! О, коварство!
С этим она влетела в Квартиру, как граната, произведя грохот и разрушения в прихожей. Какое-то время гостья, очевидно, барахталась в груде курток, пальто и тулупов, обрушившихся с вешалки. Потом донеслись проклятия и тяжкие глухие удары — человека по имени Середа выкуривали из сортира. Из незакрытой двери слышался также смех Уны.