Интересно, конечно, но вслух Арданьян спросил про другое:
— Чтоб не взрывать фундамент стен, чего хотелось им взамен?
Маккольн приоткрыл было рот, но Керчак опередил его:
— А чтоб мы комплекс покинули и на корабль перебрались. В то же время Виктор Арданьян должен был поступить с точностью до наоборот. Наше счастье, что мы все варианты быстро просчитали да согласились быстро на все их условия. И когда узнали от Тресилова, что Виктор в кому какую-то впал, находились уже на подходе к кораблю. Остановить нас уже никто не мог. Не успевал просто. Так что, обстоятельства изменились и теперь мы немного по-другому разговаривать станем…
Только сейчас Арданьян бросил взгляд на декоративные часы, висящие над входом в рубку. «Странно, — мелькнуло у него, — существу, обладающему властью над временем, необходима помощь прибора, тупо отсчитывающего его течение, для того, чтобы узнать, что схватка с такотанами была шесть часов назад. Да, за этот срок многое могло произойти».
А Маккольн внезапно наклонился, приближая свои слепые глаза к лицу Арданьяна. И тот с ужасом заметил, что зрачки на них вообще почти исчезли, заросли поблескивающими ртутными бельмами.
— Ты да? — тихо спросил Дэн. — Тоже это ощутил? Прикоснулся тоже? Было это что?
И Виктор как-то сразу понял его.
— Там нет людей, нет островов… Лишь океан без берегов, — так же тихо, словно боясь кого-то спугнуть, прошептал он в ответ.
Ртутноглазое лицо Маккольна приняло задумчивое — очень задумчивое! — выражение.
— Было у меня по-другому. Берега одни. Разбегающиеся вечно стенки пузыря мыльного. В кристаллы потом превращающиеся. Меня на части разрывающие. На молекулы. На атомы. До бесконечности. И я бесконечным был. Больно это. Страшно. Что бесконечно потому. Бесконечно. Времени отсутствие — бесконечность. Отсутствие…
Внезапно Маккольн вздрогнул всем телом. Внезапно всем телом вздрогнул Арданьян.
Они поняли.
Они уставились друг на друга, замерши, и боясь расплескать неосторожным движением… Один — время, другой — пространство.
— Та-а-ак, — через длинную, словно вечность без пространства (или бесконечность без времени), минуту, выдохнул Маккольн. — Вот оно что, брат. Брат, оно что вот. Двое нас. Друг погибнем без друга. Уйдет в себя каждый. Пропадет. Сгинет. Но объединиться если… Если объединиться…
Он обвел взглядом, моментально ставшее тесным, пространство командной рубки с догорающими угольками индикаторов пульта, с втиснутой в него изуродованной фигурой Керчака, с недоуменно застывшим Тресиловым, и снова наклонился к Виктору.
— Здравствуй, брат. Здравствуй, половинка Бога. Ничто теперь нас не остановит. Мир. Наш. Весь. Теперь, брат, здравствуй!..