Но я же не была в этом виновата. Я — девушка из другого мира. Золушка, попавшая сразу же на бал, прямиком из тыквы. Хотя… привезли-то меня во всю эту роскошь на "карете", к тому же — лично "принц".
Так что, вскинув подбородок вверх, я слишком пристально и даже вызывающе посмотрела на мужчину. И он сразу же включился в ситуацию.
— Прошу прилечь на стол, — став в сторонку и сложив на животе руки, сказал Егор.
— Как? Вот так, одетой?
— Как вам будет угодно, но лучше — снимите костюм.
— А белье?
— И его тоже.
— Ну уж нет, — ухмыльнулась я. — Если уж необходимо пройти эту процедуру, то только в трусах и в лифчике.
— Хорошо, ложитесь.
А потом, ощутив под собою мягкую обивку, я вся сжалась, ожидая, когда же эти огромные лапищи начнут что-то там со мною делать.
…
Я и вправду никогда еще не была на массаже, потому что в нашей деревне, я слышала, его делала медсестра тетя Рая, и то, только тому, кто в нем остро нуждался. А это были или старые бабульки, страдающие радикулитом, или мужики, у которых от поднятых тяжестей сместились диски. А чтобы вот так, ни с того ни с сего, — и позволить кому-нибудь себя облапить?
Теперь же мне не приходилось выбирать. И когда к моей спине притронулись руки Егора, я вся сжалась. Но по мере того, как он гладил, хлопал и разминал мои мышцы, мне становилось все более приятно. И ничего, что это был не Ромка и даже не Андрей.
"Ромка?.." — уловив эту связь между массажем и воспоминаниями о бывшем, я вся просто содрогнулась. А потом, все больше расслабляясь под умелыми руками массажиста, продолжила размышлять: — А ведь раньше мне очень нравились его объятия, его страстные поцелуи. И, может быть даже, еще вчера ночью, я стала бы женщиной этого парня, да что там — женой. Как же все-таки хорошо, что он открыл свое нутро прежде, чем все это случилось. Ведь тогда бы я… не встретила Андрея? Ну и пусть. Не это самое страшное. Просто тогда бы я вынуждена была всю жизнь терпеть возле себя морального урода, так как не появись Андрей, Ромка бы таки всунул мне свой член в рот и заставил бы довести дело до конца. И что тогда? Возможно, протрезвев, он бы и раскаялся в содеянном. Но как бы мне потом жить с ним? И все те свидетели моего унижения… Они все потом хихикали бы надо мной, перешептываясь да злословя за моей спиной. А Ромка… если он по молодости такой, что было бы потом? Ведь у нас в деревне все мужики немного выпивают, и мой муж, без сомнения, не был бы исключением из них. И как? Вся моя жизнь превратилась бы в сплошное унижение, в ожидание того — выпившим мой муж придет домой, или как стеклышко? И, слава богу (не молитвами ли маменьки?) — судьба распорядилась совсем иначе. И пускай мой — господи, мой? — Ромка теперь ищет себе другую дуру, если таковая после всего найдется"