* * *
Потом мы ходили по дому, и Катарина показывала мне свои сокровища: изысканную антикварную мебель в одной из комнат, огромный камин в уютной спальне (стены которой были увешаны шкурами бедных животных, поплатившихся жизнью за то, что были настолько красивыми), коллекцию оружия, старинных фарфоровых кукол, редких растений в изящных горшках, множество вышивок, картины. Катарина показалась мне немного взбудораженной, как будто бы куда-то спешила или о чем-то сильно тревожилась.
— Вот, тебе нравятся эти "Маки"?
— Да, только…
— Тогда дарю, они твои, — не дослушав меня, Катарина быстро сняла со стены небольшую вышивку, заправленную в ярко-красную рамку. На темной льняной ткани был изображен старинный узор в виде черно-красного цветка, издали действительно напоминающего это растение.
— Да, очень красиво, спасибо.
— Символ любви и изобилия, — женщина рассеянно смотрела мимо меня в окно. — Этой вышивке много лет, и даже столетий. Это еще мой муж купил ее для меня на каком-то аукционе в Канаде, я уже даже не помню, сколько оно там стоит, очень дорого.
— Тогда, может быть, не нужно… — услышав о том, что за такую безделушку отвалена куча денег, я сразу же включила "тормоз" — привет из детства: моя мама часто попрекала меня за зря истраченные деньги, тем более, если это была одежда, которая (по ее мнению) имела слишком завышенную цену. И поэтому я никогда не могла позволить себе иметь золотые украшения, хорошую косметику или духи. И только моя крестная тетя Соня, дай бог ей здоровья, могла меня побаловать тем, в чем я, как и всякая иная девушка, так остро нуждалась. Теперь-то, казалось бы, я могла ни на чем не экономить и не бояться слова "дорого", но все равно шарахалась от упоминаний о дороговизне. Слава богу, что эту фразу я услышала впервые за все то время, которое нахожусь возле Андрея, в его жизни.
— Да ну что ты, Ларочка, бери, — и Катарина оттолкнула мои, протянувшиеся ей навстречу, руки (в которых я держала картину, которую намеревалась вернуть обратно). — Повесишь в своей спальне, ведь эта вышивка излучает особенную ауру… Слушай, а как ты себя чувствуешь, ничего не болит?
— Нет, — сказала я. — Все нормально.
— Да? Ну ладно… — и взгляд женщины снова сделался рассеянным. — А мне что-то немного нехорошо вдруг стало, знаешь ли, в моем возрасте, несмотря на все процедуры и режим… Лариса, как коротка женская молодость и сила, если бы ты только знала…
— Ну, почему вы так? — хмыкнула я, разглядывая вблизи лицо Катарины — чистое, без единой морщинки. — Я бы ни за что не дала вам ваши сорок пять.