Я давно уже начал презирать себя за бесцельность существования, за то, что сижу у тебя на шее, за отсутствие настоящего интереса к жизни.
И в этом липком презрении к себе я не жил, а вяло барахтался.
Но пришел момент, когда судьба свела меня с достойными людьми, и я понял, что если не пойду за ними, буду и дальше медленно погибать в порожней пустоте.
Ты сама учила меня тому, что если сомневаешься – лучше резать. И я отрезал себя на время от жизни, которая мне представлялась бессмысленной. Кем я должен был бы стать в городе, где каждый второй – напыщенный невротик? Врачом-психиатром в твоей или подобной клинике? Но чем я могу помочь человеку, убедившему себя в том, что в жизни нет смысла, только потому, что не он, а коллега получил желанную должность, или любовница с женой рвут на части, или друг приехал на офигенной тачке, или бухать врачи запретили… Они бы перетекали, исчезали и менялись, и я бы вскоре так же не помнил их имен, как они – моего.
Здесь же я буду помнить каждого.
Неужто ты столько сил вложила в меня для того, чтобы я с десяти до шести выслушивал подобные жалобы, а потом шел в модный бар и, подсаженный на банковский кредит, заливал опустошенность алкоголем, затанцовывал свою никчемность в окружении пластмассовых девиц?
Думаю, и без меня найдутся те, кто им поможет.
А лучше – чтобы они сами себе помогли.
Клоуны с утра до ночи кривляются в прямом эфире и, цепко держа за яйца аудиторию, учат нас жить, хотя сами не знают, зачем живут. На любой вопрос Гугл ответит как, но не ответит зачем. Девки не хотят любить, не хотят рожать, зато умеют прыгать с парашютом и нырять с аквалангом.
Большая часть из тех, с кем я проводил время, нацелены на то, чтобы поскорее найти престижную работу в Европе или Америке.
А кто останется дома?
И что станет с нашим домом?
Там, где я сейчас, я во сто крат нужнее.
Мужчиной можно стать только на войне.
А я – мужчина. И должен доказать это тебе, себе, всем.
Моя помощь, увы, не может буквально спасти чью-то жизнь, но она, если Бог даст, позволит товарищу вернуться домой с подлатанной, но не в клочья разорванной душой. Их души живы, мама! Живы! Именно поэтому они здесь, именно поэтому я с ними. Зачастую им надо просто выговориться, обнажить свои страхи и вспомнить свои мечты. Мам, каждый из них уверен в том, что вернется домой, и вместе с тем каждый думает, что этот день – последний. А они плюс-минус мои ровесники. И когда им больно, они все как один кричат “мама”.
Сейчас каждый день через меня проходят 7–8 человек. Признаюсь, поначалу меня всерьез-то не воспринимали, а теперь вот подтягиваются из соседних подразделений. Если бы я встретил большую часть своих нынешних пациентов на темной улице в Москве, скажу честно: не задумываясь свернул бы в другую сторону.