– Разве не этого ты пытался добиться своей выходкой? – я склонила голову набок, с интересом разглядывая его.
Он предпочел промолчать.
– Зачем ты все время пытаешься казаться хуже, чем ты есть?
– Я не пытаюсь, просто я такой, – он безразлично пожал плечами. – Поверь, он тоже был не таким, каким ты его считала. Или каким знала. Как и ты не такая, какой тебя знал он.
– Тебе-то откуда это знать?
Он усмехнулся, потом повернулся ко мне всем корпусом, спокойно ловя мой взгляд. А я только сейчас поняла, что подошла слишком близко.
– От Лины. Мы часто разговаривали о вас. Она рассказывала мне про тебя, а я ей – про Фроста. Поэтому я знаю, каким его считала ты, каким он был на самом деле, какой он видел тебя и какая ты в действительности.
Не отводя взгляд от его глаз, казавшихся этим вечером темнее обычного, я обдумала то, что он сказал, и задала вопрос, который давно не давал мне покоя:
– А как вообще ты это ощущаешь? Ты все время говоришь, что ты – не он, что у тебя только его память и личность. Но каково это? Что еще у нас есть, кроме памяти и личности?
– Душа? – криво усмехнувшись, предположил он. Сказано это было скорее с издевкой.
– Фрай говорит, что к нашей крови привязана базовая энергия, которую мы и привыкли называть духом, душой. Поэтому если так посмотреть, то частичка его души тоже в тебе. Но этого, судя по всему, недостаточно? Почему?
– Я не смогу объяснить.
– Попытайся.
Маркус задумался, отворачиваясь и снова устремляя взгляд на темнеющий внизу парк.
– Это как если бы я был актером и много лет играл в телешоу роль. Роль хорошего в целом парня, которого все любили от его рождения и до зрелости, но который совершал в жизни ошибки и поступки, за которые ему было стыдно. И эти поступки стимулировали его становиться лучше, чтобы искупить их. Я играл эту роль и вживался в нее, запоминая детали, пытаясь прочувствовать каждую мелочь. Но потом шоу закончилось. Причем доигрывал за меня роль другой актер. И персонажа больше нет, но все до сих пор помнят и любят его, а общаться вынуждены со мной. Только вот до меня – актера – дела никому нет, до того, что я родился иначе, рос иначе, жил иначе. До того, что я совсем другой человек. Вы знаете, кто я, но смотрите на меня и все равно видите его. Я знаю, каким он был. Знаю, каким нужно быть, чтобы нравиться вам. Даже мог бы им притвориться, я ведь так и сделал сначала, никто из вас не почувствовал разницы, даже ты. Но я не хочу.
– Не хочешь нам нравиться или не хочешь притворяться другим человеком, чтобы нравиться нам? – уточнила я, чувствуя, как бешено бьется сердце и как к глазам подступают слезы, но сама не понимая, что в его словах вызывает такую реакцию. Возможно, причина была в его тоне и горечи, которая в нем слышалась.