— Я хочу выступить в «Юпитере». Я хочу на лейбл.
— А как же твоя собственная музыка? Вообще плевать?
Роланд пожал плечами.
— Искусство эволюционирует.
— Ой, не трынди.
— Это необязательно. — Роланд нажал на паузу. — Но надо.
— Будто Хатч возьмет нас после вчерашней ночи.
— Да не, я с ним все уладил. И через несколько недель у Хавьера будет концерт. Ничего особенного, но можно выйти на разогреве.
— С новым звуком. Как нравится Хатчу.
— Ну да, конечно.
И все-таки лучшей возможности Дэниэлу еще не представлялось. Самому старому специалисту по буррито в «Трес Локос», рыжему парню по имени Эван, который часто вспоминал, что в девяностые Нью-Йорк был куда круче и опаснее, стукнуло тридцать шесть, а он все пытался раскрутить свою группу. Дэниэл ходил во вторник вечером смотреть, как Эван выступает на разогреве четырех других групп, и оказалось, что он и петь не умеет. Сегодня на работе Дэниэл упомянул про выступление в лофте, опустив момент побега. Эван сказал: «Выбирайся уже отсюда» — и шлепнул порцию фасоли пинто с такой силой, что весь забрызгался. Если Psychic Hearts сыграют в «Юпитере», он обязательно пригласит Эвана. В школе Роланд любил всем говорить: «Вы бы видели, как играет Дэниэл». Если Дэниэла не хвалили после выступления, то он впадал в хандру, задумывался о том, что пора бы выкинуть гитару на помойку. Но когда люди называли его великолепным, он упивался, не мог уснуть, снова и снова переслушивал комплименты в голове.
Ему хотелось опять слышать комплименты, слышать, как его называют великолепным.
— Ладно, — сказал он. — Значит, новый звук.
— Запишемся в студии Тэда, где делают демки на кассетах. Этим летом, когда наберем побольше песен, а то и раньше, — Роланд привез из Риджборо коробку старых родительских кассет из восьмидесятых. Тех, которые они с Дэниэлом когда-то изучали так, будто раскопали в пещере времен палеолита, и которые теперь были для них такими же безумно ценными, как самый редкий и чистый винил. Дэниэл признавал в заезженном, умирающем звучании записей имелось что-то уютное — какая-то искренность, глубина, недостижимая для цифры.
— Конечно, — сказал он.
Этим летом Дэниэл пойдет учиться в Карлоу, вернется в свою бывшую комнату в Риджборо. Никакой музыки не будет.
— Где ночуют твои родители, в отеле?
— Поехали домой.
К этому времени они, скорее всего, вернулись в тот большой холодный дом и читают в постели. Дэниэл потеребил толстовку.
— А я тут недавно получил странное письмо от парня, с которым рос, когда жил с мамой — родной. До того, как переехал в Риджборо.