«Образ автора» объединяет все главы произведения. Но есть главы, целиком отданные только ему, где все от первого лица, и мы постигаем характер героя, его мировосприятие, его философию, нередко выраженную с публицистическим пафосом.
Прежде всего, перед нами возникает образ искреннего и открытого человека, который рассматривает совершенный мир сквозь призму прошедшей мировой войны. Стоит прислушаться к тому, как он оценивает повседневный, как бы частный случай – обыденный разбой, учиняемый барыгами-охотниками на реке Сым. Не одних барыг, «шакалов» касается истребление птиц и зверья, оно проанализировано писателем как принцип человеческого взаимоотношения с природой:
«Аким запамятовал, что я на войне был, в пекле окопов насмотрелся всего и знаю, ох как знаю, что она, кровь-то, с человеком делает! Оттого и страшусь, когда люди распоясываются в стрельбе, пусть даже по зверю, по птице, и мимоходом, играючи, проливают кровь». «Образ автора» тут и всюду не замаскирован. Ораторский, экспрессивно-публицистический строй речи оправдан ясностью и определенностью отношения к жизни – глубиной обобщения частного случая. До возможного предела обнажена легко ранимая душа героя, чем и вызывается безграничное читательское доверие.
Лирический герой романа – сам писатель. Без обиняков через восприятие таежных жителей затрагиваются вопросы о «проценте правды» в писательских сочинениях. Первая же глава произведения «Бойе» открывается признанием его в любви к родному краю, к Енисею. Часы и ночи, проведенные у костра на берегу реки, названы счастливыми, потому что «в такие минуты остаешься как бы один на один с природой» и «с тайной радостью ощущаешь: можно и нужно довериться всему, что есть вокруг!..».
Бытие планеты еще не управляется разумом человечного человека, оно во власти стихии природных сил. И доверие в этом случае – необходимый шаг на пути оздоровления отношений человека и природы. Человечество наконец будет не вредить природе, а беречь ее богатства и врачеваться ею.
Как закономерна бытовая речь в рассказах о людях или сценках охоты и рыбалки, пробуждающих и азарт и страсть, так закономерна здесь и величавость, и торжественность «слова автора», в меру насыщенного старославянизмами и ультрасовременными сочетаниями. Это две лексические грани одного образа. Они свидетельствуют, что автор не чужд народных представлений об отношении к природе, а порой и всеобщих заблуждений, и в то же время он стоит на уровне современных философских и естественнонаучных знаний. Заблуждения связаны с недооценкой наших страстей, которые нередко владеют нами сильнее разума, воспитанности и культуры, а народность – в неистребимом уважении к таинствам природы, к ее непредсказуемым действиям, к ее неисчерпаемым и неожиданным красотам. Пейзаж сам по себе, независимо от героя, словно бы и не существует в повествовании, он всегда как открытое сердце человека, жадно впитывающее в себя все, что дают ему тайга, поле, река, озеро, небо.