«Нет и никогда уже не будет покоя реке! Сам не знающий покоя, человек с осатанелым упрямством стремится подчинить, заарканить природу…»
Публицистика, начатая столь решительно и бескомпромиссно – «нет и никогда!», продолжается не радующими сообщениями о загрязнении многих и многих водоемов страны.
Тоска по гармонии в природе, тоска по гармоничному человеку чувствуется здесь в «образе автора»:
«Ну почему, отчего вот этих отпетых головорезов надо брать непременно с поличным, на месте преступления? Да им вся земля место преступления!»
Но сам автор, озабоченный противоречиями действительности, тоже лишен желанной гармонии: говорит всюду на самой высокой ноте, часто резок и бескомпромиссен в оценках, проповедует и осуществляет поэтику крайностей, заострений, сгущений. Даже северная лилия, которая «никогда не перестанет цвести» в его памяти и которая как бы примиряет его с миром, смягчает его душу, наполняет верой в «нетленность жизни», даже она в восприятии героя не лишена трагического смысла: «Она не знала темной ночи и закрывалась, храня семя, лишь в мозглую погоду, в предутренний час, когда леденящая стынь катила с белых гор и близкий, угрюмый лес дышал знобящим смрадом».
А зачем, однако ж, здесь «лилия»? Духота, таежный гнус, отчего «тело мое замзгнуло», и лилия, распятый на скале мужик, наглый разбой и – снова лилия… Не пустая ли это сентиментальность, не утешительная ли это философия? Дескать, радость она, лилия, нам все-таки доставляет, дескать, верю: рано или поздно вынесет саранку на берег и прорастет ее семя цветком! Так точно и сказано, что герой «заблажил», увидев «голубушку лесную» – лилию: «Неужто такой я сентиментальный сделался?» И тут было «верую» в неистребимость жизни, следовательно, не так-то наивен герой повествования, как его подчас истолковывают, не простенькую, логически выстроенную систему мыслей он предлагает: вот чем сердце взволновано, потрясено и вот чем оно успокоится! Тогда не надо было бы возводить все огромное здание романа о человеке с обнаженным и кровоточащим сердцем, а рассказать еще одну историю о том, как всегда торжествует праведная жизнь и добро побеждает зло.
В «Царь-рыбе» охваченный возмущением против браконьерского разбоя в природе писатель не без некоторой растерянности думает: «Так что же я ищу? Отчего мучаюсь? Почему? Зачем? Нет мне ответа».
Народ у В. Астафьева изображен многомерно, с выделением его контрастирующих характеров и социальных групп, и конфликты его никак не назовешь просто бытовыми. Разве можно примирить Акима и бывшего бандеровца Грохотало, разве можно поставить рядом Николая Петровича, живущего для семьи, для людей, и Георгия Герцева, индивидуалиста и эгоиста?