– У тебя есть план? – спрашивает он, и я могу побиться об заклад, что глубоко посаженные его глаза повернулись в мою сторону.
Отто явно оскорблен, но быстро берет себя в руки.
– А как же, конечно.
Мастер Илай коротко кивает и плетется дальше, а дядя резким движением хватается за дробовик.
– Позволь мне пойти с вами, Отто, – решаюсь я.
– Не сегодня, Лекси, – отвечает дядя. Теперь, когда остальных мужчин рядом нет, голос его еле заметно смягчился. – Не могу.
– Все дети, – в проеме двери появляется мастер Илай, – должны оставаться дома, пока не будет обнаружен виновник и пока не найдут мальчика.
– Я уже не ребенок, мастер, – и уж точно не собираюсь подчиняться тебе, договариваю я про себя.
– Недалеко ушла, – с этими словами он выходит. Отто выскакивает за ним. Я подхожу к самой двери, стараясь, чтобы меня не было видно, и слышу, как они выходят на крыльцо, где ждут двое других, постукивая сапогами о порог.
– А что насчет чужака? – спрашивает мистер Дрейк, и у меня екает сердце. Чужак. Я чуть не забыла о нем. Чуть.
– Он появился здесь, в деревне, а на другую ночь пропал ребенок, – говорит Бо.
– Я так и знал, что случится что-то в этом роде, – гремит Отто. – Надо было разобраться с ним вчера.
– Никто тебя не винит за то, что решил выждать время.
– А мы знаем, где он? – спрашивает мистер Дрейк.
– Конечно, мы знаем.
– Мы почти уверены, – скрипучим голосом уточняет мастер Илай, – что он у сестер Торн. Он все еще в деревне.
– Почему вы думаете, что это чужак похитил Эдгара? – тихо спрашивает отец мальчика.
– Скорее чужак, чем кто-то из наших, – отвечает Отто. Я слышу, как он перебрасывает оружие из руки в руку.
– Зачем его вообще кто-то похитил?
– Давайте начнем с того, что нам известно.
– И что же это?
– Мы знаем, что в деревне Ближней появился чужой. А теперь пропал мальчик.
Негусто, думаю я.
– Будем действовать по порядку. Перво-наперво мальчик. С чужим мы разберемся позже.
Хлопает дверь, мужчины уходят. Я жду, пока не затихнет звук их шагов, и возвращаюсь на кухню. Мама снова занялась хлебом. Губы у нее сжаты в тонкую ниточку, между бровей морщинка, а пальцы рассеянно порхают над противнями и формами для выпечки. Снова вся в работе, будто ничего не случилось. Как будто не тяготят бесконечные вопросы, как будто все не запуталось.
Я валюсь на стул, вожу пальцем по деревянной столешнице. Мама водит по доске ножом, соскребая кусочки теста, слишком затвердевшие от муки, чтобы стать хлебом. Довольная Рен хватает их и начинает лепить сердечко, миску, человечка.
Еще один ритуал.
Каждое утро мама дает Рен такие куски теста, разрешает придавать их разную форму, ломать, снова лепить, пока не надоест. Потом мама испечет из них игрушки, срок жизни у которых – только до вечера.