Вжался в канаву и выдал пару очередей по приближающимся бойцам – слава ижевским оружейникам, игл в магазине помещалось порядком.
Кого-то срезал. Чуть не поймал пулю, так что нырнул ниже, прижался к жирной, воняющей перегноем земле.
Повстанцы начали перекрикиваться. Кажется, до кого-то из них дошло, что машина уже никуда не поедет, так что они начали отползать глубже в посадки, сопровождаемые выстрелами очухавшегося Святого и моим испуганным матом. Патроны я не тратил. Баловство одно, и так удирают, мы же ничего не имеем против, правда?
Через две минуты только пара тел на дороге да валяющийся днищем вверх мотор свидетельствовали о развернувшейся недавно трагедии.
– Вот и готово, – фыркнул я, поднимаясь, и нетвердым шагом зашагал к машине.
Сердце бешено скакало в груди. Адреналин, зараза. Шок.
В голову внезапно пришла мысль – пролети одна из пуль чуть иначе, и мне бы не пришлось ни о чем заботиться.
И ни о ком.
Может, не поздно? Отпечатки легко подделать… Посмотрел туда, где лежали тела с оружием, – и уставился прямо в глаза заплаканного мальчишки лет шестнадцати, направившего на меня автомат.
Если верить расхожему штампу, я должен был утонуть в оказавшемся очень широком канале ствола.
Враки! Вместо этого почувствовал усталость – и радость. Все кончится просто и чисто. Без сложных решений.
Дилетантизм оказался заразен.
Я забыл о контроле. Расслабился. После ранений из игольника обычно не выживают, скорость полета иглы слишком велика, гидроудар убивает быстрее любого яда.
Паренек, видимо, стоял за тем, кто принял выстрел, и его зацепило лишь слегка, не сильнее пули.
«Не надо», – хотел сказать я. Не смог.
Прошла долгая, долгая секунда – и прозвучал выстрел.
Но я уже летел в сторону. Кто-то – Святой? – помешал мне избавиться от всех вопросов раз и навсегда.
Но времени думать не оставалось. Ступор прошел, как не бывало. Игольник я не выпустил, так что прицелился…
Выстрелить не сумел – тяжелый ботинок ударил по руке.
Автомат повстанца взмыл в воздух, подброшенный метким выстрелом. Не моим.
После этого Святой присел на землю, зажал рану в плече и уставился в пространство.
– Лишнее, – коротко сказал он. – Это – лишнее.
…Когда на шум прибыли власти и со всеми формальностями было покончено, я спросил:
– Вы в курсе, что обрекли парня на камеру смертников? Здесь не дают помилование бунтовщикам. Не кажется ли вам, что смерть в бою милосердней, чем пытки, сырая тюрьма и гноящаяся рана на ноге в течение пары жутких месяцев перед обезглавливанием?
Святой в ужасе посмотрел на меня.
Он не знал, нет, хуже – он не подумал об этом.