…Потом – забылся невнятным, тревожным сном. И вновь мне являлось в ночи всякое нехорошее – умирающий на руках светлейший князь; полёт сквозь огонь; погибающие в чреве чужого корабля, про который мы еще не знали, что он корабль, казаки; человеческие лица, перемешанные с металлом.
Последней пришла Её Величество. Присела на колени у кровати. Протянула ладонь, погладила нерешительно лоб.
Странно, её образ будто мерцал. «Забываю?» – стрельнуло в голове. Миг – и знакомые черты сменились лицом Алины.
Раз – вернулись на место. И снова, и снова…
Одна женщина ли, две стояли на коленях перед кроватью, сочувственно шепча:
– Тебе будет трудно. Очень трудно, любимый. Но без этого нельзя. Пожалуйста, не сломайся…
Она хотела что-то добавить, начала «Когда ты…», но голос заглушило отозвавшимся из глубины сегодняшнего вечера глухим, напряженным, будто рубящим воздух на куски:
– «Демоны по ночам в пустыне терзают путника. Внемлющий их речам может легко заблудиться: шаг в сторону – и кранты».
Она повторила это, и туман, просочившийся сквозь окошко, подушкой убийцы рухнул на меня, заглушив мысли и сны седой пеленой.
2. «С возвращением, господин ротмистр!»
Проснулся в смутной тревоге, с ощущением катастрофы. В номере было пусто. На столе лежал знакомый до боли игольник, оставленный мною в Столице, какие-то бумаги и карта памяти. Превозмогая головную боль – страшную, пульсирующую, добрел до ванной. Там тоже было пусто.
Плеснув в морду водой, осознал увиденное и сдавленно зарычал.
Опоила, ведьма! Как есть опоила! Если и есть у меня таланты, то ровно два: во-первых, с похмелья меня шатает, подташнивает, но башка никогда не гудит; во-вторых, просыпаюсь от любого неположенного звука, даже если, скажем, подруга выходит покурить.
– Дурак, – посмотрел я на себя в зеркало. – Мальчишка со спермотоксикозом. Пьяный дебил. Не место, ей, понимаешь, в досье. Еще и легенду ей… сам придумал, сам поверил. Скрипачка, тоже мне. Хорошо хоть своя оказалась, а не, положим, итальянская. Господи, неудобно-то как.
Молчавшее вчера – видимо, от обилия выпитого – чувство, что предал дурацкую, мальчишескую, никому, кроме себя самого, не нужную любовь зашлось воем.
А если отчет попадётся высочайшему оку?
Я забрался под холодный душ, пытаясь сообразить, зачем меня было травить. Допрос в состоянии медикаментозного гипноза? Чушь. Уйти втихаря, вот зачем. На случай, если я такой хитрый и играю пьяного дурачка, а не являюсь таковым.
Ладно, семь бед – один ответ.
Сжав сигарету в зубах, попёрся в комнату – разбираться, чего ждёт от меня предположительно Родина – потому что кто еще вломится в мою столичную квартиру в ведомственном доме?