. Идея состояла в том, что каждое растение было вариацией такой древней формы. За многообразием было единство. Согласно Гёте, лист был этой древней формой, от которой базовое строение получили все остальные – лепестки, чашечки и прочее. «Усложненное или упрощенное, растение всегда – не что иное, как лист», – говорил он
{156}.
Это были захватывающие идеи, но у Гёте не было собеседника из мира науки для доработки теорий. Все это переменилось, когда он встретил Гумбольдта. Казалось, Гумбольдт разжег искру, которой так долго недоставало{157}. Гёте доставал давние блокноты, книги, рисунки. Бумаги разрастались горами на столе, пока они обсуждали ботанические и зоологические теории. Они делали пометки и зарисовки, читали. Гёте интересовался не классификацией, а, как он пояснял, силами, которые формируют животных и растения. Он различал внутреннюю силу – древнюю форму, – от которой в целом зависела форма живого организма, и окружение – внешнюю силу, формировавшую сам организм{158}. У тюленя, например, туловище приспособлено к его среде обитания (внешняя сила), объяснял Гёте, но в то же время его скелет соответствует общему плану строения (внутренней силе) наземных млекопитающих. Подобно французскому натуралисту Жану Батисту Ламарку и позднее Чарльзу Дарвину, Гёте понимал, что животные и растения приспособлены к своей среде обитания. Древняя форма, писал он, может быть найдена у всех живущих организмов на разных стадиях развития, даже от животных до людей.
Слушая Гёте, воодушевленно, взахлеб излагавшего свои научные идеи, Гумбольдт советовал опубликовать его теории сравнительной анатомии{159}. Гёте принялся работать с бешеной скоростью: ранние утренние часы он теперь посвящал диктовке помощнику прямо в спальне{160}. Еще не встав, подперев спину подушками и завернувшись в одеяла, чтобы не мерзнуть, Гёте работал напряженнее, чем годами до этого. Времени у него было немного, так как в 10 утра приезжал Гумбольдт и их дискуссии продолжались.
В этот период Гёте стал на любых прогулках размахивать обеими руками, вызывая тревожные взгляды своих соседей. По его словам, подобное размахивание руками позаимствовано у четвероногих животных и потому служит доказательством, что они и люди имели общего предка. «Ходить так для меня естественнее», – заявил он и более не беспокоился о том, что веймарский свет считал такое странное поведение некорректным{161}.
На протяжении следующих нескольких лет Гумбольдт регулярно ездил в Йену и в Веймар, когда находил время{162}. Они с Гёте подолгу гуляли, вместе обедали. В новом Ботаническом саду Йены они проводили опыты и следили за их результатами. Вдохновенный Гёте легко перескакивал с темы на тему: «Ранним утром правил поэму, потом анатомия лягушек» – такова типичная запись у него в дневнике во время одного из приездов Гумбольдта