— И что? Ты ведь не имеешь никакого отношения к роду и не смогла бы им воспользоваться. — отец опустил было руки, но мама снова прижала нож плотнее. Кожа горела, видимо порезов на шее было уже достаточно много.
Дальше вести диалог мама не захотела. Загнав отца в лодчонку и заставив взяться на два недлинных весла, она устроилась на полу у кормы, усадив меня впереди себя.
— Греби. — левой рукой она указывала прямо и чуть левее от берега. — Не промахнешься.
Отец молча принялся грести. Мои ноги горели после очередной встречи с соленой водой, разъедающей раны, хотя логичнее было бы всю стопу именовать одной огромной раной. Солнце пекло, светлая рубашка отца быстро промокла от пота, он тяжело дышал. Маме же словно не было никакого дела до жары — плотное синее одеяние сохраняло легкий запах духов.
Однако молча плыть она не смогла.
— Если бы не моя глупость и влюбленность, я никогда не связалась бы с тобой и не навесила на себя чужого ребенка. — пробормотала она. Отец вскинул голову, обжег ее ледяным взглядом:
— И ты бы бросила ребенка, которого растила?
— Бросила бы. — безмятежно отозвалась мама, машинально счищая грязь с ткани на моем плече. — У ребенка ведь был отец, этого вполне достаточно. Увы, отец-то меня и интересовал, но ты ведь никогда не видел во мне — меня, верно?
Мама понижала голос и говорила все тише и тише. Плеск волн почти заглушал ее.
— Ты видел просто ее отражение. Ты и женился на мне…ради этого кривого отражения. И в ней — мама прижалась щекой к моему виску — ты видишь Адрию. Себе не ври, дорогой.
Последнее слово прозвучало издевкой.
Калейдоскоп разрозненных кусочков, недомолвок и оговорок кружился в моей распухшей от происходящего голове и внезапно сложился.
Значит, не было никакой слишком холодной и отрешенной мамы. Просто мамы вообще не было. Для человека, который меня явно недолюбливает, она неплохо играла свою роль…
— Эла ты взяла на воспитание, чтобы вырастить…тело? — невольно вырвалось у меня.
— Примерно так. — отозвалась мама, слегка наклонившись над моим плечом и высматривая что-то впереди. Как мне ее называть теперь, тетушка?
Я нервно хихикнула и тут же прикусила язык. Смилостивись, Утешающий. Мой дядя, каким бы он не был бестолковым, сейчас лежит на той поляне, искаженный последними судорогами, отравленный своим самым родным человеком. В глаза словно соли сыпанули.
— Почти приплыли. — мама рывком приподняла меня и кивнула отцу. — перебирайся сюда. Медленно.
Отец осторожно приблизился, пара мгновений — и я лечу головой вперед в нос лодки, а отец занимает мое место — теперь у его горла нож, который уже нагрелся от солнца и, знаю, обжигает кожу. Нос мягко ткнулся во что-то, лодка остановилась.