Что еще сделать? Стать вегетарианкой?
Надо как можно скорее найти новое место, скажем так, надо найти настоящую работу, какую-то цель, то, что даст мне возможность самореализоваться в ожидании мужчины, который действительно меня полюбит, с которым можно создать семью.
Да, это старомодно, но что я могу поделать? Я не представляю себе жизни в одиночестве, что угодно сделаю, лишь бы не чувствовать больше затылком холодное дыхание тишины.
Почему-то захотелось позвонить маме.
Все-таки только она по-настоящему знает меня.
– Привет, мама.
– Кьяра, у тебя все в порядке?
(Ну и нюх!)
– У меня был грипп, потом стало лучше, я сходила на работу и теперь снова лежу с температурой.
– Это рецидив, так бывает, и, потом, такая жара… А как Сара? Она успокоилась?
– Пожалуйста, не говори ей, что это я тебе сказала, хотя кто, кроме меня, может быть в курсе… в общем, Сара и Лоренцо расстались!
– Правда? Ты хочешь сказать, что она и его довела?!
– Вот именно!
– Вся в отца! Только не говори ей, что это я тебе сказала, – смеется мама.
– Я всегда это подозревала. А ты как?
– Как обычно, сижу одна, ты же знаешь. Может, придешь ко мне?
– А если я тебя заражу гриппом?
– Дети ничем не могут заразить родителей.
Натягиваю спортивный костюм и иду.
Что-то странное есть в том, что сейчас 11:30, а я не на работе. Может, взять все причитающиеся отгулы?
Вот и мамин дом.
Хоть она и твердит, что чувствует себя отвратительно, мне кажется, что выглядит она прекрасно – подтянутая, молодая, загорелая, но не стоит говорить ей об этом. А то еще обрадуется, выйдет из депрессии, и у нее снова начнутся приступы паники.
Боже, какой цинизм!
Мама сварила кофе, угощает меня вареньем из инжира собственного приготовления.
– Ты знала, что у Гайи Луны умерла мама?
– Это бывшая жена твоего отца? Нет, не знала! – удивляется мама.
– Да, умерла, несколько месяцев назад.
Мама закрывает рот рукой, выражение лица у нее меняется. Она встает, уходит, чтобы закрыть собак, и возвращается с пачкой нераспечатанных писем.
– Надеюсь, не из-за проклятий, которые я посылала ей все эти тридцать лет.
Пожимаю плечами.
– Ты что, колдовала?
– Нет, смотри, сколько писем я ей написала, с тысяча девятьсот восемьдесят второго по восемьдесят девятый год, каждую неделю. Целые страницы оскорблений и угроз, а она отправляла мне их обратно нераспечатанными. Я тогда просто ослепла от ненависти.
– А почему ты потом перестала писать?
– Получила предупреждение от ее адвоката.
– Ты до сих пор их хранишь?
– Да, не знаю зачем, может, потому, что они напоминают мне о том времени, когда я была молода, наивна, рвалась в бой. Как странно, ведь я о них почти забыла. Сколько сил я потратила на выяснение отношений с ней и с твоим отцом, думала, они – причина всех моих несчастий.