Мы отказались. И, чтобы он больше не настаивал, присели на ошкуренное дерево. Отказались мы и от угощения, ведь мы шоферы, но он не оставил нас в покое:
— Так ведь вы ведете машину не разом. Стало быть, одному из вас и можно сделать глоток.
Он встал и пошел на кухню, пристроенную к дому.
— Проволочную ограду не признает, но от телевизора не отказывается, — сказал я, заметив возле кровати телевизор.
— Пока не прослушает новости, не ложится спать. Однако комментировать политические вопросы не любит.
Старик вернулся. Немного сгорбленный, с жилистыми руками, покрытыми набухшими синими венами… Шаги у него медленные, крупные, спокойные. Он сел на свое место и вынул из кармана бутылочную тыкву с ракией. Налил немного из нее в стаканчик, старательно ополоснул и только тогда уже налил доверху.
— Небольшая дезинфекция, — засмеялся он.
Он налил и себе, а Дило, которому предстояло вести машину, подал бутылку.
— Ну, на здоровье, ребята. Чтоб вы у меня были живы и здоровы, чтоб нам, старикам, быть на посту, чтоб дом этот всегда был открыт для вас. — И опрокинул ракию в рот. — Эх, чуть было не забыл! — И, запустив руку в другой карман, он вынул два огурчика. — Закуска. — И протянул нам по одному.
Было в поведении этого старика нечто такое, что согревало и одновременно внушало уважение. Нежность его была грубоватой, но искренней. Может, уважение шло от мудрости?
— Дядя, мы должны двигаться. Истекло наше время, — засмеялся Дило.
— Ваше право, ребята. Ты трогаешься в дальнюю дорогу. И надолго ли?
— На несколько лет, — ответил Дило.
— Какую вещь на память тебе дать? — спросил вслух дядя Петко. — Когда-то тем, кто уходил в дальний путь, давали хлеба. Теперь он у вас есть. Другие давали золотые монеты, но вам это не нужно.
— Подожди, дядя. Хватит об этом. Я зашел, чтобы увидеться и попрощаться. Глубоко в сердце я храню твою доброту. Этого мне достаточно.
— Брось ты эти сказки! Мы не женщины, чтобы хвалить друг друга… Подождите меня еще немного.
Он опять пошел в кухню. Что-то загремело там.
— Какой человек! — прошептал мне Дило. — Каменотес по профессии. Всю жизнь с камнями боролся. И никогда ни на что не жаловался. Когда обрабатывает камень, разговаривает с ним, как с живым человеком.
Дядя Петко появился с узелком в руке. Подошел и опять сел на пень. Медленно снял каемчатое полотенце, повязанное на голове, как у жнецов, и положил его на землю. Развязал узелок, осторожно, как будто там лежали золотые монеты, раскрыл его.
— Здесь зерна гранита от памятника твоему отцу, — пояснил он.
Зачерпнув горсть этих зерен, он положил их на расстеленное полотенце и завязал.