Мы решили положить мышь в водосточную трубу. Наверное, ей там будет уютней, ведь, надо полагать, у летучих мышей несколько иные взгляды на уют, чем у нас. Впрочем, потом, на остановке, Алтухов вспомнил о ней и сказал: "Зря мы ее в трубу положили, там темно. Она еще подумает, что ночь наступила, вылетит и расстроится..." Он провел ладонью по лицу сверху вниз, как актер, надевающий маску расстроенной летучей мыши, и я засмеялась, потому что вместо великого комика и трагика Алтухова на меня круглыми испуганными глазами смотрела расстроенная летучая мышь... Так мы ничего Юрке в тот день и не выбрали.
А самого Юрку я увидела на ноябрьской демонстрации. Нам было ведено собраться ровно в восемь возле консерватории, а я почему-то явилась на полчаса раньше, стояла и злилась на себя. И тут подходит Алтухов и за руку держит мальчишку, который время от времени от радостного ожидания очень высоко подпрыгивает.
- Это Динка, - сказал ему про меня Алтухов. - Вы, дети, постойте, а я на минутку в киоск. За сигаретами.
- Хорошо твоему Алтухову! - сказала я мальчику. - Он думает, если ему целых двадцать семь лет и он где только по свету не мотался, так уж всех людей можно детьми обзывать...
- А оркестр будет? - радостно спросил парнишка и подпрыгнул. Здорово высоко он прыгал. И выговаривал букву "р". А я очень уважаю детей, которые, вопреки шаблону, выговаривают букву "р".
- Ну, это зависит от того, как тебя зовут, - ответила я.
- Юр-р-р-ка! - заорал он. Он безумно хотел, чтобы заиграл наш студенческий оркестр, наверное, Алтухов обещал.
- Будет, будет. Сейчас выйдут наши молодцы и начнут дуть в свои трубы. Морды у них станут красными, а трубить они будут так фальшиво, что даже ты услышишь. Но тебе, я понимаю, все равно...
У меня создавалось впечатление, что прыжки в высоту были главным занятием в его жизни. Он сосредоточивался, вытягивал руки по швам и подпрыгивал вверх солдатиком.
- Ты опять?! - грозно крикнул Алтухов. В зубах у него торчала сигарета, и глаза были круглые и веселые. - Я предупреждал тебя, ты ударишься головой о звезды, и тогда я ни за что не отвечаю!
- Где же звезды? - тихо и испуганно спросил Юрка, прикрыв ладошкой затылок.
- Ну, тогда собьешь с ног Динку-пианистку. А ей, как летчику, без ног никуда. На педали-то как нажимать?
- Она на велике ездит? На гончем?!
- На легавом, - ответил этот великий воспитатель Алтухов. - На легавом с отвислыми ушами.
Он взглянул на меня своими дурацкими круглыми глазами. На этот раз взгляд был насмешливым и ласковым. И это было особенно оскорбительно. Потому что я знала: это его дар - сказать что-нибудь настолько образно и метко, чтобы слушатель сразу увидел сказанное в действии. И я знала, что сейчас представляюсь Юрке верхом на смешном легавом велосипеде с отвислыми ушами. Уж не знаю, каким он казался Юрке, этот велосипед, но лично мне он представлялся довольно ясно...