Мы зашли в буфет, взяли по чашечке кофе.
- А ты как, Григорий? - спросил он. - Пишешь, говорят?.. Не читал, прости. Времени не хватает.
- Не беда, - простила я. - Главное, чтоб на Пушкина хватало. Помнишь сцену "В келье"? "Еще одно, последнее сказанье..." Помнишь?
- А как же! Я был тогда очень талантливый и мог перевернуть театр. Я запросто мог сыграть Гамлета.
- Тогда ты про Гамлета ничего не знал, - возразила я. - Ты был шпаной и разгильдяем... Ты всегда был на вылете.
- Я и сейчас на вылете, - усмехнулся он, - у меня напряженные отношения с Главным.
Мы еще поболтали о том о сем, допили свой кофе с каучуковыми булочками из театрального буфета, и Сенька вышел проводить меня до троллейбуса. Он шел, подняв воротник плаща, и, энергично жестикулируя, рассказывал, как задумал поставить "Макбета" - совершенно по-новому, опрокидывая все традиционные взгляды на Шекспира.
- Где ты будешь ставить?
- Пока нигде... - сказал он, поеживаясь от зябкого ветра. - Пока так... в воображении...
- Ты хоть помнишь, как мы дрожали под дождем всю ночь - решали проблемы жизни, театра?
- Дураки, - усмехнулся Сенька. - Лучше бы целовались.
- Ну, целоваться-то рановато было, - возразила я.
- В пятнадцать лет? Брось. В самый раз, - он помолчал и сказал вдруг: Ты ни о чем не жалеешь? В смысле выбора... Вот ты да я - черт-те чем заняты - химерой, вымыслом. Иногда по ночам думаю: здоровый мужик - на что жизнь кладу? Нужно ли это кому-нибудь или только нам? А, Григорий? - он смотрел на меня, и в его лице было что-то от того Сеньки, который слонялся под деревом ночью, мучаясь неразрешимыми вопросами.
Подвалил мой шестнадцатый.
Перед тем как я поднялась в троллейбус, Сенька вдруг поцеловал мне на прощание руку.
- Галантным заделался, - грустно усмехнулась я, - все равно помню, как ты дореволюционной книгой меня по башке треснул.
- Я был влюблен в тебя, - сказал он. - Ради тебя я согласился играть Пимена.
Двери сошлись, троллейбус качнулся.
- Что ж ты молчал, костыль несчастный? - воскликнула я, но Сенька меня уже не слышал. Он стоял, улыбаясь вслед троллейбусу - руки в карманах, шпана неотесанная...
Рано или поздно я все-таки напишу повесть о своих взаимоотношениях с Музыкой. Это будет грустная и смешная повесть.
Может, вернее было бы сказать: повесть о взаимоотношениях с моим музыкальным образованием, этой крутой, с шаткими ступенями лестницей, преодолеваемой мною шестнадцать лет? Да, шестнадцать мучительных лет, полных тяжелого дыхания, мерцания в глазах и карабкания по ступеням – вверх, вверх, почему-то во что бы то ни стало вверх, к диплому консерватории?.. Нет, именно с ней, Музыкой: с мачехой, а лучше и не с мачехой даже, а с отчимом – жестким, умным и справедливым отчимом, который в самое нужное время выбил дурь из головы и поставил на ноги…