– Что тебе нужно?
– Поговорить, – ответил он, просовывая ногу в зазор, чтобы жена не вздумала захлопнуть дверь снова, и следом протиснулся в квартиру сам.
В темном коридоре не горел свет, но даже в полумраке он заметил, что лицо у Тани действительно было заплаканное. И хотя в этом была его вина, вместо угрызений совести он ощутил облегчение, почувствовав себя увереннее теперь, когда воочию видел, что ей ничуть не лучше, чем ему самому.
Нащупав выключатель, Роберт зажёг в коридоре свет и, глядя Тане прямо в лицо, сказал, не став ходить долго вокруг да около:
– Я пришел, чтобы сообщить тебе кое-какие новости. Во-первых, да, я спал с Хохловой, что ты, по всей видимости, видела сама. Но – и это во-вторых – я ее не трахал. Ощущаешь разницу? – поинтересовался Роберт, пристально вглядываясь в лицо жены в надежде найти там то, что было ему сейчас так необходимо.
Ее небезраличие.
* * *
Я даже представить не могла, что мне может быть настолько плохо. Это была даже не боль, а какие-то нечеловеческие страдания, которые, как я думала, ни один человек испытывать не может. Но стоило только мне вновь оказаться дома, где Ершовой уже не обнаружилось, зато был вернувшийся от Елены Викторовны дедушка, как я не выдержала. Просто поздоровалась с дедом, махнула рукой на его вопрос о том, что я делаю не рядом с мужем, а здесь, после чего заперлась в своей комнате и разрыдалась. И один Господь ведал, чего мне стоило делать это относительно бесшумно.
Несколько раз слышала, как шаркающей походкой к двери подходил дедушка, но ни о чём не спрашивал, а я ему за это была очень благодарна. Рассказывать о том, что же всё-таки случилось, никаких сил не было. И я была уверена, что они не появятся в обозримом будущем уж точно.
Меня атаковали сотни мыслей, но даже они не могли приглушить звучащий по кругу голос Левицкого, которым он говорил мне те ужасные вещи, которые я услышала сегодня в их чёртовом офисе. Гад и сволочь! Как же я ненавидела его в этот момент! Ершова была права. Даже если опустить всё то, что происходило между мной и Робертом за последние дни, и смотреть на ситуацию здраво – хотя, казалось бы, именно здравости в ней и не было – то он ведь должен был понимать, что последнее, что я получала от него и от дяди – это выгода. Я уже готова была отказаться и от денег, и тем более от свалившихся на меня акций, но кому до этого было хоть какое-то дело? Всё уже решили за меня, навесив то клеймо, которое было для них наиболее удобным и правильным, и теперь всё, что мне осталось – рыдать, спрятавшись в комнате и не зная, как найти в себе силы, чтобы начать жизнь с чистого листа.