В последнее время меня каждый день поджидал какой-нибудь сюрприз с утра пораньше или вечером: букет цветов, какие-нибудь сладости или фрукты, книги, красивые ткани на платья, украшения… Все это подносилось мне через тахри или евнухов без привлечения внимания публики, но публика и сама могла догадаться, откуда у меня все это берется, и яда, выпускаемого в мою сторону, стало в три раза больше, особенно со стороны бывших фавориток. Иногда их слова попадали в цель достаточно метко, чтобы не кинуться на них стоило определенных усилий. Но ладно бы только это. В последнее время — чуть меньше месяца — Каан каждые три-четыре дня приглашает меня на прогулку в сад, на ужин, короче говоря, на свидание. Сначала я отказывалась, по одной простой причине: когда тянет к мужчине, которому надо бы глаза выцарапать — это не совсем нормально. Я попросту боялась собственных чувств, не верила им. Паранойя нашептывала, что что-то тут не так, а разум поддакивал, говоря, что если я поддамся этим чувствам, то могу навсегда застрять здесь — в месте, где измена женщине является нормой. Но ничего не могла с собой поделать. С ним я чувствовала себя… свободной, как никогда, а осознание того, что мое общество дает ему такое же ощущение — словно крылья за спиной. На краткий миг — в гареме я снова была чужой. Чужой всему этому миру, а он — мне. Но с Кааном… я смеялась, радовалась солнцу, теплой осени, и все краски казались ярче. Иногда мы вели серьезные разговоры о политике, о войнах, об истории и произведениях, а иногда дурачились, как дети, и в такие моменты все стены между нами ломались, как хрупкий лед под ногами. Я еще никогда и ни с кем не была столь открытой, настолько… собой настоящей, вольно или невольно — ни с родителями, ни с Азалией, ни даже с Гардом. К тому же, свободного времени у Каана было немного, но он практически полностью посвящал его мне, и был осторожен, а это что-то да значило для меня, хотя иногда озадачивало, ибо он явно не привык так долго завоевывать внимание девушки — казалось, он сам себе удивляется. Чисто по обычаю, любая должна ловить каждый его взгляд, каждое слово, а уж про несогласие или выражение собственного мнения не может вообще быть и речи, особенно если это касается рабынь. А он… Но я все равно искала подвох, ибо после того, как Гард оставил меня, привыкла всякую искренность ставить под вопрос.
Кстати о Гарде… Был еще один элемент, не дававший мне покоя, помимо, конечно, по прежнему абсолютной невозможности сбежать и странных чувств к султану: один раз, во время коротких прогулок в одиночестве в перерыве между работой и занятиями, я видела его… Гарда. Он приходил к султану и вместе они что-то подолгу эмоционально обсуждали. Что именно — я так и не узнала, ибо когда случайно заметила его, ноги сами унесли меня куда подальше, чтобы не заметил. Глупо, конечно, но… по-прежнему боль сдавливала грудь, на глаза наворачивались злые слезы. В то же время я понимала, что если кто-то способен мне помочь выбраться отсюда, так это Гард. Хотя, с другой стороны, с чего ему подвергать себя опасности? За любой неосторожный взгляд в сторону султанского гарема здесь полагается казнь, и я сомневаюсь, что даже первому советнику (а возможно и другу) такое сойдет с рук. Каан может быть непримиримым и очень жестоким, это я знала твердо. Но попробовать… я должна. Вряд ли смогу прожить здесь всю жизнь — зачахну, как цветок без солнца.