Словом, первым от такой «популярности» Машкиной квартиры стало плохо ближайшим соседкам. Нагловатая, нахрапистая, на их взгляд, «пьянина» и «рванина» мало, что шумела целыми днями и ночами в Машкиной квартире, не давая мирным гражданам спокойно отдыхать, она еще умудрялась встречаться на каждом шагу, путаясь у порядочных граждан под ногами, задирать матерей семейств, строить глазки мужчинам, а то и норовила «заглянуть» в квартиры «осчастливленных» соседством с Марией жильцов. Порой случается, что жильцы одного подъезда годами не могли друг с другом на лестничных маршах и площадках повстречаться, занятые семейными делами и проблемами на работе, а эти словно специально под ноги попадаются, как будто в целом доме только они и обитают. И хамят, хамят, хамят…
«Мария, побойся Бога, — запричитала женская половина подъезда под снисходительные или же брезгливо-презрительные взгляды мужской части, державшейся в стороне от бабьих разборок. — От твоих «друзей-гостей» проходу уже не стало! Словно не люди, а тараканы, из всех щелей лезут. Мат-перемат такой стоит, что хоть святых выноси, как при пожаре! А у нас дети, да и у тебя дочь растет. Какой пример для них?.. Остепенись, Мария. Побойся Бога, постыдись людей».
«Ха! — пьяно качалась на непослушных ногах, как всегда растрепанная и ярко накрашенная Мария. — Людей! А где это вы людей видите? Себя что ли? — ставя толстые ручищи в крутые бедра, нагло усмехалась она. — Вы мне еще спасибо должны говорить, что ваши квартиры до сих пор не обнесли. У многих зубок на них горит, да я сдерживаю, — врала напропалую Мария, мало заботясь о воздействии ее вранья на окружающих. — Ишь ты, побойся Бога… А сами боитесь ли… Я-то крещенная, в церковь хожу, исповедуюсь батюшке, а вы?.. — Вот тут Мария и не врала, она действительно ходила в церковь, исповедовалась и причащалась. Возможно, даже каялась в своих прегрешениях. Но при выходе за порог церкви, покинув лишь паперть, вновь грешила. По-видимому, для того, чтобы вновь покаяться. Не зря же именно такими, как Мария, но жившими лет так с тысячу назад, пословица придумана: «Не согрешишь — не покаешься». Вот и грешили, чтобы каяться, а каялись, чтобы вновь грешить. — Учить они меня вздумали, учителя недоделанные. Своих детей да мужей лучше учите, а меня не стоит — уже ученая! К тому же не пальцем деланная, а отцом-матерью рожденная. — Отчитывала Мария соседок, оставляя за собой последнее слово, и уходила в квартиру с гордо задранной головой, такая же грязная и непробиваемая, как стенки загаженного ее «гостями» подъезда.