Времени у него не было.
Ехать ему было некуда.
И он поехал куда-нибудь. Он прыгнул в «Бентли» и ринулся в сторону Вест-Энда, словно за ним гнались все демоны ада. Как оно, в общем-то, и было.
Мадам Трейси услышала, как Шэдуэлл медленно взбирается по лестнице – медленнее обычного и поминутно останавливаясь. Обычно он несся по лестнице так, словно ненавидел каждую ступеньку.
Она открыла дверь. Шэдуэлл стоял, прислонившись к стене на площадке.
– Ах, мистер Шэдуэлл, – воскликнула она, – что с вашей рукой?
– Отойди прочь, женщина, – прорычал Шэдуэлл. – Я сам не знаю всей своей силы!
– Но почему вы ее так странно держите?
Шэдуэлл попытался втиснуться спиной в стену.
– Отойди, говорю, чтоб мне за тебя потом не отвечать!
– Да что такое с вами стряслось, мистер Шэдуэлл? – спросила мадам Трейси, пытаясь взять его под руку.
– Ничего не стряслось! Ничего!
Ей удалось схватить его. И он, Шэдуэлл, орудие Гнева Господня, не смог ей противиться, и она втащила его в свое жилище.
Он еще ни разу не заходил к ней, по крайней мере не наяву. Ему снилось, что в ее комнатах кругом шелка, богатые портьеры и то, что он мысленно называл «благовонными фимиамками». И в самом деле в дверях кухоньки висели занавески из бисера. Еще там была лампа, чьей-то весьма неопытной рукой сделанная из бутылки из-под кьянти (как и у Азирафеля, представления мадам Трейси о том, что такое шик, относились примерно к 1953 году). А посреди комнаты стоял стол, покрытый бархатной скатертью, и на скатерти лежал хрустальный шар, все чаще и чаще служивший мадам Трейси единственным источником дохода.
– Мне кажется, вам сейчас очень нужно лечь, мистер Шэдуэлл, – сказала она тоном, не терпящим пререкательств, и повела его в спальню. Он был слишком сбит с толку, чтобы протестовать.
– Но там юный Ньют, – бормотал Шэдуэлл, – один, а супротив него языческие страсти и оккультные пороки.
– Тогда, я уверена, он знает, что с ними делать, – отрезала мадам Трейси. Ее представления о том, что в данный момент происходит с Ньютом, возможно, были намного ближе к реальности, чем мысли Шэдуэлла. – И еще я уверена, что ему не понравится, когда вы доводите себя работой до такого состояния. Просто прилягте, а я приготовлю по чашечке чаю.
И за ее спиной с негромким треском сомкнулись бисерные занавески.
Шэдуэлл неожиданно оказался один. При этом, насколько он мог сообразить остатками своего вдруг пошатнувшегося сознания, он лежал на ложе греха – один, но в данный момент он не мог прийти к определенному мнению, лучше это или хуже, чем лежать на ложе греха