Стоп, стоп, стоп. Кажется я вспомнил, что это за малый. Мне как-то давненько рассказывали про этого перца. Он – редкий персонаж даже по нашим меркам. Не живет нигде, не пользуется ничем, даже магазинами, и не торчит. Он из религиозных, только не еврей и не левиафанит, а буддист. Пропаганда и агитация – тяжеляк, поэтому говорить о религии он скорее всего не станет. В принципе он безопасен и даже забавен, но понять, что он несет – та еще задачка для неокрепшего шаблона. Но раз ПСС на него не обращает внимания, значит с ним все в ажуре.
Вот ведь, с кем довелось поручкаться!
И в художниках он разбирается, как я посмотрю.
– Ты слишком много знаешь о мирянах, буддист.
– Не больше, чем ты об искусстве.
– Чтоб я в нем еще что-то соображал. Тебя как зовут-то?
– Никак не зовут. Мне комфортно думать, что я никто.
– Ага, особенно если ты ссышь под куст и думаешь, что это никто не ссыт.
– Какая разница, уже ведь нассано.
Мы немного поулыбались удачной шутке про говно, однозначно опознав друг в друге скрытых подонков, и взаимно пришли к выводу, что знакомство оправдалось.
– Ну-ка, задвинь еще телегу за искусство, Вилли. Очень складно получается на трезвую.
– Ты сам раньше не художником был часом?
– Математиком. Та же херь, только вид сбоку.
Вот такой он у нас, Никто. Замечательный и неповторимый. И, что самое важное, абсолютно психически здоровый человек, как утверждает медицинская комиссия. Просто он думает иначе, вот и все. А что пьет человек воду из реки, так у него убеждения такие. Вода у нас во Влтаве скорее всего чистая.
А вечером было Полина.
Когда она заснула, я лежал рядом, прижавшись к ее вечно прохладному бедру и думал, что главный аспект художника все же любовь.
Взаимная и направленная на кого-то, она дает неконтролируемый всплеск того, что делает художника творцом. Чудовищный и жаждущий реализации.
Любовь абстрактная, не привязанная и не персонифицированная, дает возможность творить вещи грустные, но идеально сбалансированные.
Художник – лжец? Однозначно. Он акцентирует и приукрашивает, порою рассказывая, чего нет, не было и быть не может. Но бог тогда вообще конченый враль. Они оба – идеальные заключенные, запросто способные превратить камеру-одиночку в целую вселенную. Что не помешает им сдохнуть в ней.
А еще художник не очень умеет понимать. Зато чувствует, зараза, как в микроскоп. Поэтому самого его понять практически невозможно. Общение художников происходит в настолько далекой области кривопространства, что постороннему кажется диалогом глухого со слепым.
Аспект художника – дисперсия. Он упорно вкладывает себя во что угодно, лишь бы не остаться целостным, не посвященным чему-то извне, раздаривает себя большими и малыми частями, боясь критической массы того, что распирает его изнутри. Боясь не успеть передать кому-то, не важно кому, часть себя, получить эту странную форму бессмертия в обретении кем-то его измененной материализованной частички.