– А как мне дать вам знать?
– Пошлите записку через Лу Дэлл. Просто напишите, что нам надо поговорить, не уточняя о чем. Бог ее знает, вдруг ей захочется прочесть записку!
– Хорошо.
– Договорились?
– Разумеется.
Харкин глубоко вздохнул и начал рыться в своем кейсе. Выудив оттуда газету, он протянул ее через стол Николасу.
– Вы это видели? Сегодняшняя «Уолл-стрит джорнэл».
– Нет. Я ее не читаю.
– Ясно. Так вот, здесь напечатана большая статья о нашем процессе и о тяжелых последствиях, которые постигнут всю табачную промышленность, если будет вынесен обвинительный приговор.
Такой момент Николас не мог упустить.
– У нас только один человек читает «Уолл-стрит джорнэл».
– Кто?
– Фрэнк Эррера. Он прочитывает ее каждое утро от корки до корки.
– И сегодня?
– Да. Пока мы ждали, когда нас позовут, он, по-моему, дважды все перечитал.
– Он что-нибудь говорил по этому поводу?
– Мне – нет.
– Черт.
– Но это не важно, – глядя в стену, сказал Николас.
– Почему?
– Потому что он уже принял решение.
Харкин снова подался вперед и тяжело уставился на Николаса:
– Что вы хотите этим сказать?
– По-моему, его ни за что нельзя было выбирать в жюри. Я не знаю, что он написал в анкете, но это наверняка была ложь, иначе его здесь бы не было. И я отлично помню, какие вопросы задавали во время устной беседы, на них он тоже не ответил откровенно.
– Я вас внимательно слушаю.
– Ладно, Ваша честь, только постарайтесь сохранять самообладание. Вчера рано утром у нас с ним состоялась беседа. В комнате присяжных мы были одни, и клянусь, мы не обсуждали обстоятельств этого конкретного дела. Но разговор как-то вышел на сигареты, на то, что Фрэнк бросил курить много лет назад и презирает всех, кто не может сделать того же. Он, знаете ли, отставной военный, а они весьма прямолинейны и резки в…
– Я тоже отставной морской пехотинец.
– Простите. Мне заткнуться?
– Нет, продолжайте.
– Хорошо, но я нервничаю и буду рад закончить в любой момент.
– Я скажу вам, когда остановиться.
– Конечно. Ну так вот, Фрэнк считает, что если человек в течение тридцати с лишним лет курит по три пачки в день и не может бросить, то он заслуживает того, что получает. Никакого сочувствия. Я немного поспорил с ним, просто так, и он обвинил меня в том, что я заранее настроен вынести обвиняемому суровый приговор.
Его честь выслушал это с угрюмым видом, погрузившись глубоко в кресло. Затем, немного помолчав, потер глаза и бессильно опустил плечи.
– Это просто невероятно, – пробормотал он.
– Простите, судья.
– Нет-нет, я ведь сам вас спросил. – Он снова выпрямился, еще раз пригладил волосы рукой и через силу улыбнулся. – Послушайте, мистер Истер, – сказал он, – я не прошу вас становиться стукачом, но ваше жюри меня беспокоит, поскольку есть опасение, что на него будут давить. История подобных процессов весьма непривлекательна. Если вы увидите или услышите что-нибудь, свидетельствующее хотя бы отдаленно о попытках такого давления, пожалуйста, дайте мне знать. Мы этим займемся.