– Из него коннетабль, как из вашего Жюссака – кармелитка, – негодовала Мария Медичи. – Арман, я не могу отпустить мальчиков одних. Не говорите мне, что война – не женское дело. Я не знаю, смогла бы я командовать войсками – мне не довелось. Я буду на войне вместе с сыном – это мой долг королевы и матери!
Король не возражал – похоже, он соскучился по матери больше, чем она по нему, так что епископ Люсонский вскоре увидел родимые болота Пуату. Все тут было по-прежнему, разве что грязи поменьше да утят побольше – вся водоплавающая дичь этой жаркой весной на диво рано вывела птенцов.
Легкий ветерок сорвал лепестки с черемухи, бросил в воду. Пушистый желто-коричневый утенок кинулся на них, приняв за хлебные крошки. Утка замахала крыльями, резким кряканьем подзывая птенцов: к воде приближалась Мария Медичи в окружении фрейлин.
– Мой дорогой епископ, – проворковала королева, взяв его под руку. – Не кажется ли вам, что осада имеет все шансы завершиться удачно?
– Да, ваше величество, – Арман кинул в воду горсть крошек, наблюдая, как последний утенок, столь легкий, что бежал по воде, а не плыл, наконец-то догнал сестер и братьев, собравшихся вокруг матери-утки. – Все благоприятствует этой кампании – и погода, и робость командира крепости, и ветхие укрепления. Это не Ла-Рошель и даже не Монтобан.
– О, Ла-Рошель взять невозможно. Это все знают, – вздохнула королева. – После взятия крепости Люинь все-таки оправдает высокое звание главнокомандующего. Не зря вы выдали свою племянницу за его племянника.
Арман поморщился. Замужество Мари-Мадлен вызывало у него двойственные чувства. С одной стороны, породниться с королевским фаворитом – дело выгодное. С другой… Как этой женитьбе сопротивлялся граф Бетюн – юнец успел посвататься к Мари-Мадлен и даже получил согласие! Разорванная помолвка оскорбила все семейство Бетюнов, но епископ не мог упустить случай упрочить свое положение старым, освященным веками способом – через брак. Жених, мсье де Комбале, не был уродом, непроходимым глупцом или грубияном – он не был даже старым! Так что племяннице, по мнению, Армана, не было причин так уж пенять на судьбу. Но огромные глаза Мари-Мадлен – как у раненой лани – с тех пор пополнили арсенал его ночных кошмаров. Жениху, конечно, повезло больше – Мари-Мадлен выросла красавицей. При этом кроткого нрава – не сказала ни слова упрека, лишь молча рыдала.
Но долг перед семьей обязывает – под венцом она не проронила ни слезинки и была чудо как хороша. Ее свадебное платье, как и приданое в шестьдесят тысяч ливров, было целиком делом рук Марии Медичи. Королеве нравилась племянница Анри и Армана дю Плесси, и она полагала, что Мари-Мадлен станет служить ей так же верно, как оба ее дяди.