— Почему вы не вступили в коммунистическую партию?
— А почему я должен был в нее вступить? Ведь я никогда не считал себя коммунистом.
— Но все ваши друзья коммунисты: и Шандор Домбаи, и Эрне Кара… и покойная невеста…
— А я вот не коммунист!
— Да, конечно, — согласился усатый. — Вот вы говорите, что товарищ Калди умерла у вас на руках.
— Да, ее убили, — сказал Кальман. — Лейтенант Бонер и майор Шликкен убили ее.
— Но кто ее выдал немцам? — Усатый следователь закурил сигарету. — И почему вас посадили в одну камеру с ней? Это довольно необычно.
— Возможно, что необычно. Ответ на этот вопрос вам мог бы дать Шликкен. Может быть, он хотел предоставить мне возможность проститься с Марианной.
Молодой следователь презрительно усмехнулся.
— Вот уж не знал, что гестаповцы были такими гуманными.
— Больше я ничего не могу сказать. — Кальман становился все более раздражительным, но старался сдерживать себя и не лезть на рожон.
— Ну и, наконец, эта история с побегом, — сказал усатый. — Странно, что вам так легко удалось бежать из гестапо. — Он взглянул на своего молодого коллегу.
— Удавалось это и другим, — возразил Кальман.
— Да, — согласился усатый. — Однако непонятно, почему товарищ Калди не сказала вам в камере, кто же ее все-таки предал.
Кальман мог бы, конечно, признаться сейчас, что одной из предательниц была Илона Хорват, но назови он Илонку, та, в свою очередь, покажет, что и он, Кальман Борши, небезгрешен.
— Я думаю, что моя невеста и сама не знала этого. Или вы подозреваете в предательстве меня?
— Мы просто хотели бы поймать предателя, — уклончиво ответил усатый.
— И я тоже, — сказал Кальман, а сам подумал, с каким бы удовольствием дал он по физиономии этому молодому, презрительно ухмылявшемуся следователю.
— Вы, конечно, не знали и того, что ваш дядя английский агент?
— Не знал. Ничего другого сказать не могу. Прошу вас справиться у полковника Семенова Ивана Васильевича. Он вам может сказать, был ли я предателем…
— У кого нам справляться — это уж предоставьте решать нам, — возразил молодой и зашептался с усатым.
Кальмана задело за живое высокомерие следователя. Его так и подмывало спросить, где тот был сам и чем занимался во время немецкой оккупации, но он не решился, понимая, что, кроме новых неприятностей, это ничего ему не даст.
— Тогда я попрошу вас спросить у подполковника товарища Кары.
Но молодой следователь сделал такое движение рукой и состроил такую кислую мину, что истолковать это можно было примерно так: «Нашли на кого ссылаться…»
— А вот когда вас арестовали немцы, — продолжал усатый, — сколько всего заключенных было в подвале?