— Базилевский, — подсказал я.
— Я вас очень об этом прошу. Кстати, скажите, предводитель дворянства Смоленской губернии, действительный статский советник Базилевский не в родстве ли с вами?
— Мой двоюродный дядя, — поклонился я, в первый раз слыша о таком родственнике.
— Очень этому рад. Это прекрасный человек. Что с ним, жив ли?
— Точно не знаю, ваше превосходительство… Война, большевики, революция, — я печально развел руками. — По слухам, умер от голода в Петербурге…
— Жаль, жаль. Очень был достойный человек ваш дядя. С этой минуты, — уже обычным тоном сказал он, — вы прикомандированы мною к господам иностранцам. Зайдите завтра к двенадцати часам ко мне в штаб.
— Счастлив, ваше превосходительство. Ровно в двенадцать буду, — ответил я, переводя англичанам наш разговор.
— Великолепно. Теперь вы наш язык и уши, глаза же остаются своими, — пошутил Джонс.
Лакеи меняли блюда, иногда подливая вино, но делали это не со всеми и не на всех столах. По-видимому, здесь существовала строгая иерархия. Меня не обносили, наоборот, внимание, оказываемое лакеями мешало мне вести вполголоса разговор с дамой справа и господином в вицмундире слева.
Моя незнакомая знакомая переговаривалась и с Шаталовым и с желчным итальянским майором, довольно дурно говорившим по-французски, и с сидевшей напротив нее красивой, с чуть ленивым взглядом дамой.
Моя незнакомка была как раз той женщиной, о каких французы говорят «умеет ловить мяч на лету» — то есть понять и продолжить любой разговор, любую шутку, полунамек.
— И все же я теперь имею некоторое право, — сказал я, чуть наклоняясь к ней, — спросить, кто вы, как ваше имя и отчество…
— Анна Александровна Кантемир. Вряд ли что-нибудь говорит вам это, — ответила она. — Я добрая знакомая семьи генерала Шатилова. — И, улыбнувшись, договорила: — Вот это уж, наверное, говорит больше.
— Евгений Александрович Базилевский, почти все в прошлом, — так же шутливо представился я. — Кроме дворянской чести, старейшей помещичьей фамилии и некоторых средств, уцелевших от большевиков.
— Что ж, в наше смутное и неопределенное время немало, — уже серьезнее сказала она. — Скажите, кто этот офицер, все время не спускающий с нас глаз?.. По-моему, он особенно интересуется вами… Только взгляните вскользь, он за столиком возле самой двери.
Да, это был ротмистр Токарский, окруженный четырьмя или пятью усердно евшими и пившими соседями; он внимательно наблюдал за мной. Ему, по-видимому, как и Татищеву, не нравилось мое не входившее в их планы, столь неожиданное возвышение. Но Татищев, человек дальновидный, светский, держался умно, не показывая своей настороженности, ротмистр! же был глуп, невоспитан и привык вести себя в манере тюремного надзирателя — его надо было возможно скорее убрать с моего пути.