— Я инженер. Окончил Петербургский политехникум.
Ведь одно время я немного работал на Путиловском заводе.
— Это хорошо. — Она взглянула на меня и до самого Бельбека разговаривала лишь с итальянцем и Джонсом.
Зачем она спросила меня о профессии? И не все ли ей равно, кем я был в своей жизни?
Бельбек — село, расположенное невдалеке от шоссе. Конные свернули влево, фаэтоны покатились за ними и через десять минут въехали в аул. Нас окружили жители села. Но узнать среди них, кто являлся настоящим бельбековцем, а кто опереточным пейзаном из фарса; поставленного контрразведкой, было нельзя.
Сначала большинство жались у стен, потом, осмелев, подошли ближе, показались дети и женщины… Заговорили разом все и по-татарски и по-русски. Появился какой-то «чин», но тут же исчез после энергичного жеста одного из наших охранителей.
Спектакль «пошел», как говорят актеры. Откуда-то появились «мужички», одетые в костюмы, которые носили крестьяне еще до освобождения от крепостного права, с бородами и в посконных рубахах, ходившие довольно неумело в лаптях. Они низко и степенно кланялись глазевшим на них иностранцам, то и дело крестясь и что-то молитвенно подвывая. Картина действительно была любопытная, глупая и не виданная никем, а тем более просвещенными «европейскими демократами».
— Что они поют? — поинтересовалась журналистка из «Пепль».
«А черт их знает, что!» — следовало бы ответить ей. Это было бы и правильно и честно.
Тут я заметил иронически-насмешливый взгляд Анны Александровны. И готовый ответ журналистке застрял у меня на языке.
Мне вдруг стало стыдно. Об этом чувстве неловкости и стыда я забыл давным-давно, и вдруг… в самое неподходящее время, когда события и люди поставили мою жизнь на опасную грань непредвиденных случайностей, я устыдился и покраснел. Да, да, по-крас-нел… Анна Александровна как-то странно смотрела на меня, а затем заговорила с кем-то из иностранцев.
А спектакль рос и разворачивался. Джонс, подняв левую руку вверх, говорил толпе о том, что английские рабочие — братья по классу крымским крестьянам, что демократия — это высшая форма гармонии между городом и деревней.
Я переводил кое-как. Насмешливый взгляд Анны Александровны вывел меня из равновесия.
Проходя мимо меня, она негромко сказала:
— Для этого водевиля не хватает только двух основных героев… Кутепова и Слащева.
Я продолжал переводить галиматью, которую, размахивая руками и бия себя в грудь, театрально изрекали люди, представлявшие собой население Бельбека. Иногда они не в меру восхваляли крымскую власть, иногда же, наоборот, ругательски ругали ее, и мне трудно было разобрать, кто здесь поставлен штабом и кто действительно местный житель.