он здесь оказался, и зная, что никогда о том не узнает, тройка «старожилов» тем не менее понимала,
почему это произошло: рискнув возвести стены посреди забытых смертей, они сами подготовили его появление. Так повелось, что всякому хадзару нужен страж — отгонять от ворот непрошеных гостей да не в меру назойливых духов. Впрочем, здесь это значило одно и то же (если, понятное дело, не причислять сюда же чужака, но только ведь он, по уговору, гостем не был). По уговору, чужак гостем не стал, а потому, глядя, как чахнет день ото дня та, с кем он делил в тревоге ложе, мужчина наконец решил, что дальше так нельзя.
— Пойду и скажу ему, — он словно бы ее предупреждал. — Утром я дам ему знать, что все решено.
— Которому из них? — уточнила женщина, хотя могла бы догадаться.
— Тотразу, — пояснил мужчина. — В конце концов, я старше…
Ударили холода, и строительство моста пришлось отложить. Входить в ледяную воду им было не привыкать, но вот выбираться затем на подернутый инеем берег было равносильно самоубийству. За эти месяцы у них скопилось кое-что из еды, чтобы переждать на берегу длинную зиму: погреб был на три четверти набит сухим вяленым мясом и копченой рыбою. Потеплу они даже успели засеять семенами пришельца возвышенность, откуда прежде пришлось им выполоть всю траву и очистить площадку от гальки.
Закутавшись в бурки, друзья смотрели за реку, туда, где желтыми вязанками лежали струганные доски.
— Постарайся понять, — убеждал мужчина, избегая глядеть другу в лицо, — бабьи глупости, я согласен. Только это ничего не меняет, потому что он не уйдет, а она не уймется.
— Выходит, он взял нас измором? — спросил друг и внезапно в приступе ярости швырнул камнем в воду (мгновенный глоток и за ним — ничего: ни следа. «Прожорливая тварь», — подумал он о реке).
— Он дал нам порох и семена, — напомнил мужчина. — И потом, больше он никуда не пойдет. Упорствовать тут ни к чему.
— Зачем он здесь? Чего он хочет? Ты знаешь? Я вот — нет.
— У нас нет выбора, — ответил мужчина. — Она не выдержит. Скоро посыпется снег, и тогда будет поздно. Начать мы должны сейчас.
— Стало быть, он взял нас измором, — упрямо повторил друг.
— Пусть так, — нетерпеливо кивнул мужчина. — Только он все равно никуда не уйдет. Это не гость. У нас в ауле соседей тоже не выбирали…
Серое, грузное небо дышало хриплым холодом им в лица. Лес вдали казался застывшей пеной непонятного грязного цвета. С тех пор, как друг убил прикладом кабана, жребий чаще выпадал на мужчину. Незадолго до приезда чужака он смастерил себе лук из гибкой ветви молодого бука, подвязав к нему тетиву из тонкого, почти прозрачного сухожилия подстреленной косули. Держать лук в руках почему-то было приятнее, чем ружье. Он был тугим, как живая плоть, и умел дышать ветром. Пустив стрелу, можно было следить за ее летящим жалом и получать удовольствие от того, как она вонзается в цель, не оскверняя ее никакой гнусностью — ни запахом паленой шерсти, ни свинцовым укусом металла. Так что в этой охоте из лука была не одна бережливость. Вчера он повесил его на крюк у входа в хадзар, а сейчас вспомнил о том с какой-то искренней жалостью. Зима еще не настала, а он уже томился по лесу.