Тадеуш тут же бросился к столику, схватил какую-то бутылочку и вернулся обратно к постели. Отвинтил крышку и поднес флакон к носу наследницы. — мы-ы-ы, — замычала Агата, отворачиваясь, и открыла глаза. Они слезились.
— Поговорите с ней, — сказал Тадеуш негромко, делая шаг назад. — Так она быстрее придет в себя. — Девочка моя хорошая, — тут же запричитала Виктория, склоняясь над дочерью. — миленькая моя, любимая, маленькая. Ты слышишь меня, моя радость?
— ма… — Агата вздохнула, бледнея. — Тошнит… — Это нормально, — произнес Тадеуш быстро. — Интоксикация еще не прошла до конца. Ее высочество будет периодически тошнить несколько дней.
— Инто… — попыталась повторить девочка, но быстро замолчала. Огляделась и, чуть нахмурившись, спросила: — А где… Алекс? И Софи? Эмпатический щит Арена задрожал — жена вновь разозлилась. — Алекс скоро придет, — ответил император ласково и, сев на корточки, коснулся губами лба дочери. — И Софи…
— Софи ты больше не увидишь! — перебила его Виктория. — Забудь ее! — Почему? — удивилась Агата, и глаза ее наполнились слезами. И тут Арен сделал то, что раньше считал недопустимым в семейной жизни — он поставил на жену печать молчания. Виктория открыла рот, попытавшись что-то сказать — но оттуда не доносилось ни звука.
— Твоя мама сердится на Софию, Агата, вот и говорит так. Не волнуйся. Конечно, ты увидишь свою аньян. И скоро.
— Сердится? — Агата шмыгнула носом. — Но за что? — Ты отравилась конфетой, моя радость. А конфеты подарила София. — Но… она же не виновата. Да, пап? Софи такая хорошая, добрая, мы с Алексом ее очень любим! Не надо ее увольнять!
Виктория впилась ногтями в руку Арена, пытаясь заставить его снять печать, но он только головой покачал. — Не буду. Сейчас, моя радость, я схожу за Алексом. А ты пока побудь с айлом Родери. С кровати не вставай. — Да, пап. Император поднялся с корточек и, аккуратно взяв под локоть Викторию, тоже потянул ее к выходу. Жена смотрела на него почти с ненавистью, явно полыхая от гнева. Арен вышел, закрыл дверь и, не снимая с супруги печать, очень тихо сказал:
— Вик, я предупреждаю. Не надо нервировать ни Агату, ни меня. Если ты еще что-то скажешь при детях о Софии — ее вине или увольнении, — эта печать поселится на твоих губах надолго. Ты поняла?
Виктория покраснела от недовольства — даже белки глаз словно порозовели, — но все же кивнула.
— Тогда я сейчас сниму ее. Но если я услышу то, что меня не устроит, печать немедленно вернется на место, а ты отправишься в свою комнату на пару дней. — Я тебе не маленькая девочка, Арен, — прошипела освобожденная Виктория, — чтобы запирать меня в комнате.