Паренек машинально перехватил свою плату. Недоуменно замер, поколебался. Но потом все же развязал кожаные завязки, ахнул, обнаружив внутри целое состояние, а потом резко засуетился.
– Сейчас… сейчас, господин офицер! Все сделаю в лучшем виде!
Я устало закрыл глаза и даже не шелохнулся, когда он торопливо захлопнул дверцу. В салоне сразу же потемнело. Снаружи послышался свист кнута и недовольное конское ржание. Затем карета мягко качнулась. По мостовой прогрохотали копыта. После чего запряженный четверкой лошадей экипаж вихрем вылетел за ворота и на огромной скорости полетел по улице, подгоняемый радостно гикающим кучером.
Похоже, я все-таки провалился в забытье, потому что совершенно не помнил, сколько времени мы мчались по улицам и как именно уболтал городских стражников внезапно разбогатевший возница.
В себя я пришел уже за городом. По-видимому оттого, что на неровной дороге карету начало сильно трясти. Скорость передвижения резко упала. Грохот копыт по мостовой сменился более гулкими ударами о землю. Еще через какое-то время карета совсем замедлилась. После чего в стенке между передним сидением и облучком отворилось крохотное окошко, и в нем показалась озабоченная физиономия кучера.
– Куда править-то, господин офицер? Впереди развилка: на Одеш или на Ойт?
Я вяло качнулся от очередного толчка.
Ни в Одеш, ни тем более в Ойт мне не хотелось. Не успеем. Да и какая разница, где помирать? Впрочем, нет. Разница все-таки есть. Поэтому, собравшись с силами, я приподнял тяжелую, похожую на раскаленную металлическую болванку голову, и хрипло спросил:
– Тут речка поблизости есть?
– Есть. Как же не быть? – удивился возница.
– Какая?
– Дак Истрица, конечно! Других-то рек тут почитай и не водится!
Я уронил голову на мягкий пол и снова закрыл глаза.
– Найди пологий берег. Там сойду.
– Будет сделано, господин, – обрадовался точному указанию кучер, и через миг карета снова ускорилась.
Минут через двадцать тряска усилилась настолько, что мне стало трудно лежать на отчаянно прыгающем полу. Но перебраться на сидение не хватало сил. Да и не думаю я, что смог бы на нем удержаться. Слабость накатывала волнами. Меня то обжигало изнутри, то снова обвевал приятный холодок. Печать как таковая на этом фоне уже не выделялась: у меня и так болело все – кожа, мышцы. Как если бы изнутри меня жадно грызли крохотные огненные термиты, жадно обгладывая раскаленную плоть до самых костей.
Тизар однажды сказал, что смерть от магии императора мне предстоит долгая и мучительная. Причин не верить ему тогда не было, а теперь же я просто знал – его величество придумал отличный способ держать своих людей в повиновении.