Уставшие и измученные до предела после особенно крутого выступления, парни ввалились в подвал один за другим и буквально отрубились в ту же секунду, как их головы коснулись линолеума на полу. Все, кроме Ганса.
Его выступления всегда заводили меня, но в этот конкретный вечер я была просто вне себя. Я не могла оторваться от Ганса еще в машине по пути в этот дом, а уж когда мы туда попали, у каждого из нас в голове не было ничего, кроме мыслей о том, как закончить начатое по пути.
Когда мы оказались в подвале, он выглядел как место преступления. Вся комната была завалена бессознательными телами, словно неподалеку взорвалась бомба. Для того чтобы парни так вот поотключались прямо на полу, в общем-то, не было никаких серьезных причин, они даже оставили свободной кровать в углу комнаты. Правда, на ней лежало несколько коробок и еще какая-то дрянь, так что, возможно, их затуманенным пивом мозгам это показалось слишком тяжелой работой.
Мы с Гансом на цыпочках пробрались мимо храпящих музыкантов к этой кровати и избавились от хлама – и своей одежды – так быстро, как только могли. Через секунду мы оказались вместе под покрывалом из какого-то шерстяного кошмара, изо всех сил стараясь не шуметь. Кровать отчаянно скрипела, так что надо было двигаться медленно и вдумчиво. Думать приходилось о своем дыхании, темпе, каждом звуке и шевелении. Казалось бы, это все было головной болью, но на самом деле это напряжение и внимание вынудил нас только лучше сосредоточиться. Каждый рывок и жест стали значительными. Время замерло, раздробившись на куски, и каждый раз, когда мы обращались друг к другу, это были три коротких слова, которые, казалось, вырывались из нас вместо вздохов, несмотря на все наши усилия соблюдать тишину. Если не считать проклятой разваливающейся кровати, мы с Гансом оказались укутанными в шелковый кокон всепоглощающей любви, которая видоизменила мерзкое, загаженное мышами пространство вокруг.
Я всегда потом думала об этом примерно так же, как люди описывают свой первый опыт курения крэка. Все же говорят, что первый раз был самым лучшим, да? Может быть, любовь – это тоже просто такой наркотик. Может быть, мне больше не удалось испытать такого волшебного ощущения полного любовного слияния, как той ночью, именно потому, что мне всю оставшуюся жизнь хотелось найти его? И тогда не важно, с кем это происходит – с холодной вялой рыбой или с чувствительным артистом.
Но где-то глубоко внутри я знаю, что это неправда.
Я могу снова испытать это чувство. Более того, всякий раз, когда я закрываю глаза и возвращаюсь к той ночи, я его испытываю. Это не просто абстрактный кайф, который я пытаюсь поймать. Это реально. Нужно просто вспомнить, как в неясном свете подведенные глаза Ганса казались озерами жидкой ртути, как двигались мои руки по его татуированному телу, ныряя в копну черных волос, как его губы ласкали мочку моего уха, когда он шептал слова: «Я тебя люблю», как составлялась и вырывалась наружу комбинация феромонов и эндорфинов… И все напрасно.