Хороший признак, решил Лев. Готовность помочь у него есть. Еще бы и возможность была. Сколько уже пустых разговоров пришлось провести за эти дни. Он уселся рядом, закинул ногу на ногу и, положив свою черную папку на колени, произнес:
– Мне хочется расспросить вас о вашем хорошем знакомом, о Борисовском.
– Всеволод Игоревич, – печально покивал головой старик. – Как же, как же… Слышал уже. Как обидно, сколько еще не сделано, какие планы у него были! Ах, беда-то какая!
– Я слышал, что Борисовский был хорошим специалистом, его многие ценили. И даже на пенсии беспокоили. И на выставки приглашали, и для консультаций.
– Замечательным был специалистом! – чуть ли не с восторгом воскликнул старичок. – Энциклопедических познаний в своей области был. И суждения имел не закостенелые, а самые свежие, спорить любил с академическими мужами, свое отстаивал. А ведь он порой поболее знал, чем университетские историки.
– Конфликтным был человеком?
– Да что вы! Какая же конфликтность! Это в научном мире называется научными спорами. Без них никак. Простите, Лев Иванович… – Беляшин замялся и внимательно посмотрел сыщику в глаза. – Вы, собственно, о чем поговорить-то хотели? Что вас, как полицию, в этом деле беспокоит?
– Я могу вам доверять? – серьезно спросил Гуров. – Нельзя, чтобы о нашем разговоре кто-либо узнал. Если уж я доверюсь, то только вам, как близкому другу покойного.
– Безусловно, безусловно, – заволновался и закивал пенсионер.
– Понимаете, есть подозрения, что кто-то хотел смерти Борисовского. Но мы никак не поймем, а за что можно хотеть смерти такого человека. И не бизнесмен, и коллекция наград и значков у него небольшая и не имеет такой большой ценности, чтобы из-за нее убивать человека. Вы говорите, что и конфликтов у него никогда не было, не считая научных споров. Но, как мне кажется, настоящие ученые только удовольствие получают от таких споров.
– Не знаю, не знаю, – со вздохом покачал головой Беляшин. – Может, случайность какая?
И Гуров принялся снова задавать вопросы. Теперь уже не прямо, а просто рассуждая о жизни Борисовского. Как жил, с кем дружил, как относился к людям, как люди относились к нему. Расспрашивал и о жене.
– Марианна Антоновна ведь красавица у него была! – с теплотой в голосе произнес Беляшин. – Мы ведь все немного были влюблены в нее. Она блистала, очаровывала, умела держать себя, одеваться. Она ведь была актрисой, только вот рано сгорела. Но мое поколение ее помнит. Прошло уже двадцать лет, как ее не стало. Всеволод очень переживал ее смерть…
И тут Гуров узнал, что, оказывается, жена Борисовского играла в том же театре, где сейчас служит его жена. Только Марианна известна там не под фамилией мужа, она оставила сценической свою девичью фамилию – Мидлина. Беляшин с сожалением сказал, что не может показать фото красавицы Марианны. У него не сохранились снимки, а Борисовский после смерти жены в минуту горькой слабости все свои сжег. Тяжело ему было на них смотреть.