– Ты знаешь, кто сегодня играет? – спрашиваю я, отчаянно желая сменить опасную тему, и углы губ Майлза приподнимаются. Очевидно, он тоже не прочь отвлечься.
– Гилли, – говорит он, указав на поле. – Спиффи и Дон тоже собирались играть, но Спиффи вчера вечером свалился с лестницы и вывихнул лодыжку, и Дон решил составить брату компанию. Они там то ли очаровывают, то ли пугают дочерей графа Хаттона.
Майлз кивком указывает на полосатый шатер. Разумеется, там сидит Спиффи, положив ногу на подушку, Дон рядом с ним, а сбоку – две светловолосых девушки, которые зажимают себе рты. Трудно сказать, смеются они или сдерживают рвоту.
– А где Шербет? – спрашиваю я, позволяя Майлзу подвести себя к столу с закусками. Моя рука легонько покоится у него на локте. Даже символического прикосновения достаточно, чтобы нервы завибрировали. И я слышу несколько приглушенных щелчков: это трудятся фотографы.
– Шербет уехал до конца лета в Грецию с Галеном, – отвечает Майлз. – Вот повезло-то.
– Повезло, что он в Греции или что ему сейчас не нужно толкаться здесь и смотреть на лошадей? – уточняю я.
Майлз глядит на меня.
– Повезло, что он с любимым человеком, – отвечает он, и мое сердце как-то странно трепещет.
Майлз, конечно, не имеет в виду, что любит меня – это было бы глупо, – но я убедилась, что на балу он завидовал Галену и Шербету. Наверное, потому что ему самому нужно всегда оставаться свободным, на тот случай, если королеве вдруг понадобится, чтобы он притворился чьим-нибудь парнем.
– И Греция, да, – признается Майлз. – Блин, я люблю Грецию. И потом, будь я в Греции, мне бы вчера не пришлось тащить Спиффи домой.
Я смеюсь и слегка наклоняю голову, чтобы заглянуть ему в лицо. И в этот момент кто-то кричит:
– Поцелуй его, детка!
Я поворачиваюсь и вижу папарацци с фотоаппаратом наготове. И всё во мне леденеет.
Мы притворялись влюбленными, улыбались, глядя друг на друга на балу, гуляли по улице, держась за руки… но целоваться?
Однако, к моему удивлению, Майлз уже слегка наклоняет голову, его лицо делается ближе, а губы…
Я толкаю его в грудь, заставляя отступить, и вижу, как глаза Майлза расширяются.
– Я не… не могу, – бормочу я. – Извини.
И отворачиваюсь.
И врезаюсь в официанта, который несет поднос, уставленный бокалами с шампанским.
Я слышу, как кто-то ахает – и еще больше народу хихикает, – когда несколько сотен долларов проливаются наземь. Еще примерно на пятьдесят баксов содержимого попадает на мое красивое желтое платье, и я пытаюсь избавиться от растущего мокрого пятна спереди, одновременно рассыпаясь в извинениях.