– Ну? Всё нормально? – спрашивает он.
Голос у этого парня ниже, чем у остальных, но произношение такое же манерное. Каждая буква звучит необыкновенно четко. Взгляд устремлен мимо меня, в окно.
И вдруг я понимаю, почему он кажется таким знакомым.
– Монако! – восклицаю я, и парень растерянно моргает.
– Монтерс, – поправляет Гилли, который подходит к нам и хлопает приятеля по плечу. – Майлз Монтгомери, профессиональный придурок, – говорит он, широко улыбаясь, и Майлз, кажется, не обижается.
– Она имеет в виду тот случай с Себастьяном, – объясняет он, и я так смущаюсь, что, по ощущениям, делаюсь одного цвета со своими волосами.
– Я кое-что почитала… – говорю я, но не поправляю дела. Гилли весело фыркает.
– Удивительно, что ты вообще сюда доехала, если взялась читать про закидоны Себа.
Монтерс смотрит на меня с непонятным выражением лица. Все парни здесь красивы, но этот… особенно интересен. Безупречное лицо, отличная фигура, глаза удивительного оттенка. Пускай Шербет маркиз, но у Майлза аристократизма больше, чем у любого из них.
Или он просто выделывается.
– Я и не знал, что желтая пресса считается «чтением», – говорит Майлз, сложив руки на груди и – да, несомненно, выделываясь.
Я принимаю такую же позу.
– Ну да, ничего другого мы в Америке и не читаем, – говорю я. – Желтая пресса вместо книг, убогие кусочки сыра в полиэтилене на завтрак… короче, пропащая страна.
Гилли ржет при этих словах и тычет Майлза локтем под ребра.
– Блин, чувак, она тебя срезала.
Майлз смотрит на меня и то ли подмигивает, то ли морщится. Мне так и хочется спросить, в чем проблема.
Но, прежде чем я успеваю произнести хоть слово, Себ выходит на середину комнаты, держа бокал с шампанским.
– Тост! – восклицает он.
Шербет разносит шампанское. Я благодарю его и беру бокал.
Элли следует моему примеру, а Алекс медлит: он подозрительно смотрит на брата, слегка склонив голову набок.
– За Александра и Элли, – говорит Себ, и мы все поднимаем бокалы и повторяем:
– За Александра и Элли.
Я делаю крошечный глоточек. Пузырьки щекочут в носу; я морщусь и ищу какое-нибудь незаметное место, чтобы поставить бокал.
Мой выбор падает на маленький столик возле дивана. Я поворачиваюсь к нему, и тут входная дверь с грохотом распахивается.
– Какого черта здесь творится?
По крайней мере, мне кажется, что человек, стоящий на пороге, это сказал. Лицо у него красное, из-под кепки торчат седые волосы, белая борода спускается до груди. Он говорит с таким акцентом, что все слова, по большей части, звучат как смесь рычания и бульканья.
Но, совершенно точно, он очень зол.