«22-го февраля в 4 часа дня Ося позвонил по телефону, что идет домой обедать, и не дошел. — Он умер мгновенно от паралича сердца на нашей лестнице на площадке 2-го этажа. Совсем недавно Осю смотрел врач (у него была крапивная лихорадка) и не нашел ничего угрожающего. Он был молодой, веселый, жизнерадостный. Для меня это не то что умер человек любимый, близкий, когда бывает тяжело непереносимо, а просто — вместе с Осей умерла и я. <…> Я очень постарела после Осиной смерти. Появились те самые морщины, “от которых с души воротит”»[497].
Всё-таки проигрыш в давешней квартирной войне за проживание на втором этаже оказался фатальным: Осип каждый день пешком поднимался на пятый этаж, и сердце не выдержало.
Она продолжала убиваться и в следующем письме сестре:
«Я очень много плачу — на улице, в метро и почти всегда по утрам. У меня нет ни одного воспоминания — без Оси. До него ничего не было. Оказалось, что с ним у меня связано решительно всё, каждая мелочь. Впрочем, не оказалось, а я и всегда это знала и говорила ему об этом каждый день: стоит жить оттого, что ты есть на свете. — А теперь как же мне быть?»[498]
Она впервые горевала по-настоящему. Интересно, что за три недели до смерти Осип, никогда ничего не посвящавший Лиле, разразился стихами в честь двадцатилетия совместной жизни с Женей:
И если бы я в чудо верил.
Тот миг я чудом бы назвал,
Когда в пролет вот этой двери
Тебя впервые увидал.
В день смерти Осипа пожаловал даже Виктор Шкловский, нарушив многолетнее отчуждение. Поцеловал Лиле руку, зашел в комнату к Осипу — проститься — и ушел. Поступали соболезнования, телеграмма за телеграммой, без умолку звонил телефон, приходили люди, и все много курили. Лиля совсем перестала есть и только пила кофе.
Гражданскую панихиду провели в Литературном институте, а потом в крематории. Урну с прахом вмуровали в монастырскую стену на Новодевичьем кладбище. Туда же Лиля попыталась перенести и прах Маяковского, даже написала об этом Сталину, но генералиссимус не ответил — был занят решающими схватками войны. Вообще идея перенести могилу Маяковского мелькала у Лили давно. Но она, видно, рассчитывала на план Мейерхольда, затеявшего грандиозный проект своего театра около Триумфальной площади — чудаковатое здание с угловой башней, куда предполагали вмонтировать урну с останками поэта. Над проектом театра уже корпели архитекторы, но тут Мейерхольд попал в немилость и был расстрелян, а урна поэта так и осталась в колумбарии Донского крематория.
Под некрологом Брика в многотиражке «Тассовец» подписался 91 деятель культуры — и это с учетом того, что многих не было в Москве — кто-то эвакуировался, кто-то воевал, кто-то погиб на фронте или умер от военных тягот.